Шрифт:
1
Теплый юго-восточный ветер нёс пыль из самого сердца Серых степей, роняя её в сверкающие на солнце воды глубокого озера Сива. Там на высоком обрывистом берегу стояла деревня Нор. И недаром её так все называли, ведь половина домов и землянок выстроилась не на ровной земле высокого берега, а зияла чёрными, отделанными деревом дырами в самом земляном откосе. Гордостью селян (помимо крепко сбитого частокола, построенного десять лет назад для защиты от набегов степняков нугов) было святилище Перуна. На самом краю обрыва, со всей своей внушительной силою, крепко держались корнями за землю пять могучих дубов. А меж ними высился громадный каменный идол, изображавший сурового бородатого витязя, на груди которого выдолблен был шестиугольный знак Бога грома и молнии, Бога-покровителя князя и храброй
Жарко сияло в безоблачном голубом небе полуденное летнее солнце, и всякий пахарь утирал со лба пот, непосильно трудясь в поле. Только коренастый кузнец украдкой посмеивался над односельчанами, страдающими от жары. Уж он-то, за годы работы в кузне, попривык к беспощадному дыханию огненного пекла и выходил на солнце, шутя, демонстративно прохлаждаясь. В такую жару Вольга обычно прятался меж могучих дубовых корней на откосе так, чтобы старик Итильбер, не мог обнаружить его с берега и занять новой работой. Он считал, что молодой человек должен постоянно работать, чтобы воспитать в себе дисциплинированного человека, а вот Вольге так не казалось. Он свято верил в то, что без хорошего отдыха (до, после и непосредственно во время дела) добрую работу никак сделать не получится, за что старик часто бивал его своим жреческим посохом с резной головой божества в качестве навершия. Бивал не сильно, но ровно настолько, чтобы беззаботный Вольга мог пересмотреть свои взгляды, хотя бы на сегодняшний день.
Юноша прожил в деревне все девятнадцать лет своей жизни, но всё ещё не был здесь своим. Он смотрел вниз, на берег чистого прохладного озера, и видел, как смеются и радуются летнему дню его сверстники – несколько юношей и девушек из соседних дворов. Одна из них – белокурая Даяна, дочка мельника, была особенно хороша. Она всё ещё сплетала волосы в длинную косу и отказывала сватам, что приезжали порой даже из других деревень. Глупо было влюбляться в самую красивую девушку деревни, Вольга часто себе это повторял, когда заглядывался во время работы на её походку через окно или изгородь. Но сердцу-то ведь не прикажешь. Ему бы очень хотелось быть сейчас с ними. Вернее, даже кем-то из них, а не сидеть здесь, среди пыльных корней, в мокрой от пота рубахе, прячась от новой работы. Но стоило бы ему спуститься к ним, он знал наверняка, они бы тот час же оделись бы и ушли. Смех бы прервался, улыбки угасли, а взгляды сделались бы осуждающими. Единственное место в деревне, где он мог чувствовать себя, как дома, были корни великих Перуновых дубов. Только здесь он мог по-настоящему расслабиться и забыться.
– Вольга! – Послышался старческий голос. – Где ты, шалопай? Я не шучу! Выходи, или будешь весь день у меня ощипывать кур!
– Я здесь! – Воскликнул Вольга, взбираясь по корням к дубовому стволу.
– Где же? – Послышался снова голос.
– Да, в общем-то… – Вольга, кряхтя, забрался на берег и выскочил из-за дерева прямо перед Итильбером. – Прямо здесь!
– Никак не могу понять, где ты прячешься… – почесал седую бороду старик. Он был одет в длинную подпоясанную рубаху, из-под просторных рукавов которой виднелись части тайных жреческих татуировок. Всего у жреца их было пять. То были мудрёные узоры, о значении которых он никогда не рассказывал, однако Вольга с детства знал, что они – символ великой силы. Старик снова оглядел дерево. – Не то в листве, не то… а ведь я вроде поглядел на ветки, да только тебя там не видел.
– Просто плохо искал! – Ухмыльнулся юноша.
– Возможно. Хватит лодырничать, пойди лучше дров наколи!
– Иду, дедушка… – вздохнул Вольга и отправился в сарай за топором. Он отпер тяжёлые ворота за избой Итильбера, где они оба жили, и поднял с пола тяжёлое орудие. Топор был хорошо отточен, и колоть им дрова было одно удовольствие. Взмах! Треск! Следующее полено! Взмах! Треск! Подавай новое!
Когда он наколол уже небольшую горку, решил перевести дух. Утирая со лба холодные капли, Вольга огляделся, завидев приближающихся по тропинке от берега ребят. Мокрые, весёлые, они о чём-то громко беседовали и, не переставая, смеялись. Поравнявшись с ним, они остановились, и из толпы вышел сын кузнеца Валах,
– Эй, нужний сын! – Сказал он громко, сдерживая смех. – Мы и тебе захватили толику прохлады! – Сказав это, он достал из-за спины руку с зажатой в ней грязно-зелёной кувшинкой и метнул её, раскрутив, словно пращу, прямо в лицо юноше. Холодная и склизкая, она пахла тухлыми водорослями, рыбой и озёрной водой.
– Ах ты тварь! – Воскликнул Вольга и бросился на обидчика с кулаками, отбросив кувшинку в сторону. Друзья Валаха смеясь удержали обоих от драки, после чего толкнули Вольгу на землю и увели своего товарища дальше по улице. Девушки, украдкой хихикая, отправились следом. Вольга видел, как Даяна смущённо спрятала улыбку от его глаз. Он был уверен, что она тоже уйдёт. Но она неожиданно подошла ближе и взяла его за руку. Юноша так обомлел, что не сразу понял, что хрупкая девушка тянет его вверх, помогая подняться. С трудом подтянув к себе юношу, Даяна смущённо улыбнулась.
– Не серчай ты на него, Вольга! Ну, что же взять-то с дурака эдакого? – После этих слов она снова по-детски хихикнула и побежала догонять подруг. Вольга так и остался ошеломлённо стоять. И что это на неё нашло? Раньше она почти никогда с ним не заговаривала.
Время шло, а работа сама себя не делала. Закончив с дровами, парень был направлен стариком подметать пол. Когда пол стал чистым настолько, что с него стало можно есть (по крайней мере, кошкам), Вольга был послан к печи варить щи, резать овощи и мясо, да следить за котелком, дрова в печку подбрасывать. Так день и закончился. Когда же настали сумерки, Итильбер сел вместе с воспитанником ужинать. Отведал старый жрец борща со сметаною, да и утёр усы с довольной улыбкою.
– Хороший из тебя кашевар бы вышел!
– Обижаешь дедушка. Неужто только на кашевара я и гожусь, по-твоему? – Грустно спросил Вольга.
– Нет, конечно! Похвалить хотел, а ты обижаешься!
– И вовсе не обижаюсь.
– Ла-а-а-дно тебе, ну будет дуться! Хорошо поработал сегодня. Теперь могу поучить тебя искусству жреческому. Есть охота?
– А как же! Всегда есть!
– То-то же! Пахари просили дождя. Говорят, чахнут посевы от жары. Как-никак третий день уже солнце нещадное. Я решил, чтобы днём не мешать люду рабочему, в ночь грозу призывать буду. Айда со мной?
– Идём-идём! – Обрадовался Вольга. Старик взял свой посох да и пошёл на улицу. Дом их стоял не далее чем в двадцати шагах от дубов Перуновых и самого его идола, а потому скоро они оказались перед каменным ликом божества.
– Хм-м… Стемнело быстрее, чем мне думалось. – Почесал бороду Итильбер. – Сбегай в дом, зажги факел. И возьми бурдюк с водой.
– Сию же минуту! – Радостно кивнул юноша. Жреческие обряды манили его своей таинственностью. Немногочисленные уроки, какие давал Вольге жрец, были для него настоящей отрадой, разбавлявшей удручающую серость деревенского быта. В несколько прыжков Вольга достиг избы. В несколько прыжков же вернулся назад с пылающим факелом и бурдюком воды в руках.
– Перво-наперво, потребно тебе впитать силу Перунову. – Серьёзно сказал старик, тряхнув бородой. – Сосредоточься, мой мальчик! Встань перед священным идолом, взгляни в глаза его и повторяй за мной. Если всё сделаешь правильно, очи твои сами собой закроются. Тогда и смотри внимательней всего…
– Как смотреть? Если очи закрою? – Удивился Вольга.
– Тогда и узнаешь. – Отрезал старик. Встал Вольга перед каменным идолом и вперил взгляд в каменные зеницы, что виднелись из-под суровых надвинутых бровей. – Повторяй за мной, сынок. О, светлый Перун Сварожич, что зорко с тучи грозовой следит за делами наземными! Перун, небеса потрясающий, Перун, мечом пламенным мир озаряющий, ты властитель отважных и сильных защитников! Слава Тебе! Приди и встань нерушимой скалою, со мною плечом к плечу, на защиту того, что мне дорого. Поделись со мной великой силою, дабы мог низвергнуть я врагов своих во славу твою! Славься же ратник божественный, да греми над главой моей, мечом своим в щит ударяя! Да низвергнутся огнистые стрелы твои на твоих чёрнодушных ворогов, недостойных людей, да клятвопреступников! Да летит свет очей твоих сквозь века! Так было, так есть, да и будет так!