Гроссмейстерский балл
Шрифт:
— На этих столах собирают приборы? — поинтересовался Филипп.
— Столы — в кабинете управдома. А это — верстаки! — ответил Стас.
Между верстаками на опрокинутых табуретах сидели рабочие группами по четыре человека и резались в «козла». После каждого оглушительного «пошел!» игрок вскидывал глаза на электрические часы. До окончания перерыва оставалось две-три минуты. Надо успеть!
Возле сверлильного станка столпилось несколько ребят. Председательствовал Рябчиков. Тот самый Рябчиков, которого обидел профком.
— Петя Рябчиков. Настраивает радиометрические станции. Если тебя прикомандируют к нему, будете вместе облетывать станции и получать летные. Правда, этот золотоносный прииск уже разделен на отдельные концессии, которые контролируют одни и те же представители ОТК, но, может, как-нибудь втиснешься. Верных сорок-пятьдесят рублей в месяц. Помимо зарплаты.
Стас толкнул застекленную дверь, и они вошли в небольшую комнату. На верстаке стоял незнакомый Филиппу прибор с открытым кожухом. Медленно двигался рулон с линованной бумагой, скользила игла, оставляя тонкую кривую. На полу стоял предмет в форме усеченного конуса. Плотный, коренастый человек в тенниске пристально следил за движением самописца.
— После обеда назначили полет, а самописец выбрасывает. Хоть тресни! Вторые сутки вожусь, — вместо приветствия проговорил мужчина, мельком оглядев Стаса и Филиппа.
— Ты высокое проверил? — спросил Стас, подходя к мужчине.
— Еще бы! Там порядок.
Обеденный перерыв кончился. В комнате появились Рябчиков и несколько ребят.
— Слушай, Дима! — с порога крикнул Рябчиков. — Ты проверь кондер на высоком. Я вспомнил! Это нам подсунули прошломесячные, которые мы отбраковали. Они на корпус коротят.
Дима посмотрел на Рябчикова:
— Если верно, пойду к директору. Гады! Двое суток потерял! И Это не в первый раз.
Неуверенно тренькнул телефон. Рябчиков взял трубку.
— Да, — лениво произнес он. — Кого? Нет здесь никаких Круглых.
Филипп удивленно оглянулся:
— Может быть, меня?
— Ваша фамилия Круглый? Звонил Терновский.
Филипп набрал номер, который продиктовал ему Стас.
— Это говорит Филипп… Вы меня разыскивали?
Стас подсказал:
— Виктор Алексеевич.
Терновский говорил в трубку:
— Вот что, дружок. К тебе сейчас подойдет мастер Воробьев. Надо проверить и принять три прибора ПОА-один. Чертежики посмотри. В общем, действуй…
Раздались короткие гудки отбоя.
— Ну, что он там? — спросил Стас.
Филипп передал. Стас усмехнулся.
— Хитер, черт. Эти приборы уже две недели принимают. Первые образцы. То у них отсекатель отказывает, то вибратор. А план жмет. Ты, конечно, их примешь, по малолетству. Пройдет — хорошо, не пройдет — тебе выговор. А Терновский чист. На такие штуки у него ума хватает.
В комнату вошел небольшого роста человечек в черном, лоснящемся от времени и грязи костюме.
— А, Миллиметр!
Миллиметр с деловым видом оглядел гогочущую компанию и подошел к Филиппу.
— Ты, что ли, новый отэкашник?.
— Ну, я, — ответил Филипп, сдерживая улыбку.
К этому человеку удивительно шло прозвище Миллиметр.
— Пошли, что ли… Виктор Алексеевич сказал, что ты будешь принимать ПОА, — торопливо проговорил он, то и дело озираясь.
Чувствовалось, он не любит эту комнату, где его встречали издевательским прозвищем.
— Моё фамилие Воробьев. Я мастер. Вот.
— Не «моё», а «моя». Столько лет живешь в Ленинграде и не можешь научиться правильно разговаривать! — задиристо проговорил Рябчиков.
— Не твое дело. Собрались тут рвачи всякие! Наряды только закрывать любите. Прохиндеи!
«Прохиндеи» дружно взвыли. Воробьев юркнул в дверь и поманил Филиппа. Филипп вышел.
— Не дай бог иметь такую бригаду на своем участке. И как с ними их мастер справляется?! — частил Воробьев, искоса поглядывая на Филиппа. — Так вот. Мы в этих ПОА все исправили. Отсекатель и вибратор. В общем, все.
Филипп с трудом узнал цех, покинутый несколько минут назад. Нет, это уже была не тихая заводь аквариума, наполненного сиреневой водой.
Скрип, стук, смех, звон, вспышки… Множество рук, мелькающих в воздухе; множество рук, снующих по верстакам; множество рук, держащих детали: хромированные, анодированные, дюралевые, латунные, из оргстекла…
Люди за верстаками похожи на бойцов в траншеях. Ряд за рядом, ряд за рядом. Одни одновременно встают. Другие одновременно садятся. Третьи нагибаются, выпрямляются; прохаживаются между верстаками.
Мешанина звуков, пятна света, запахи металлов, краски, кремния, табака. И над всем этим — песенка Буратино из детской радиопередачи…
Филипп двинулся за Воробьевым по узкому коридорчику между верстаками. Они пересекли цех.
У стены сидел худощавый парень. Перед ним на верстаке стоял прибор, окрашенный в серый молотковый цвет, с желто-красной табличкой: «Внимание! Радиоактивность!» Сквозь квадратное отверстие на верхней крышке прибора виднелась часть бункера, наполненного зеленоватой породой. Порода слегка подрагивала и уменьшалась в объеме — она просыпалась вовнутрь прибора.
— Вот он, мучитель, — проговорил Воробьев, присаживаясь на стул. — Принимай! Комплектация в порядке.
«Чертов Миллиметр, — подумал Филипп, — и главное, глаз не спускает. Как же его принимать? На вкус, что ли, попробовать?»
«Это очень хорошо. Даже очень хорошо-о-о!» — писклявил Буратино.
«Еще минута молчания, — Миллиметр поймет, что я олух в этих вопросах, и, конечно, воспользуется такой ситуацией», — думал Филипп.
— Слушайте, — заговорил худощавый парень. — Простите, я не знаю вашего имени.