Гротеск
Шрифт:
В один миг с лица Кидзимы сошли все краски.
— И потом, ваш сын… он у меня сутенером. Знаете об этом?
После долгого молчания Кидзима промолвил с тяжелым вздохом:
— Я не знал. Прости.
Он поклонился и зашагал к школьному зданию. Глядя ему в спину, я поняла, что теперь Кидзима может подвести под исключение и меня, и своего сына. Джонсону об этом я не сказала.
В мае, когда уже шли занятия в выпускном классе, [22] выходя из школьных ворот, я встретила младшего Кидзиму. Он сидел за
22
Учебный год в Японии начинается 1 апреля.
— Юрико! Давай сюда!
Я уселась с ним рядом в тесную машину.
Расходившиеся после уроков по домам девчонки с завистью поглядывали на нас. Дело было не в «пежо» и не в Кидзиме — они завидовали тому, что мы с Кидзимой умудрялись находить удовольствия как в школе, так и за ее пределами. И первой среди завистниц была та самая Кадзуэ Сато.
Закипая от злости, Кидзима закурил сигарету и, выпустив изо рта дым, спросил:
— Ты чего моему папаше наплела? Сучара! Теперь нас запросто могут из школы попереть. Педсовет собирают на выходных. Отец вчера вечером сказал.
— Он тоже увольняться собрался?
— Кто его знает? Может, и собрался. — Кидзима, скривившись, отвернулся. Прямо как отец. — А ты что дальше делать будешь?
— В модели могу записаться. Приходил тут парень из агентства, оставил визитку. Или в проститутки.
— Меня возьмешь к себе прицепом?
Я кивнула, глядя на обходивших «пежо» девчонок. Одна обернулась и посмотрела на меня.
Сестра!
«Дебилка! — прочитала я по ее беззвучно шевельнувшимся губам. — Дебилка! Дебилка! Дебилка!»
Ни с того ни с сего Джонсон навалился на меня и стал душить.
— Прекрати! — прохрипела я, пытаясь освободиться от тяжести.
Крепко прижав мои руки и ноги к кровати, он прокричал в самое ухо:
— Профессор Кидзима любит Юрико!
— Не знаю… Может быть.
— Надо быть сумасшедшим, чтобы связаться с такой, как ты. Полным кретином.
— Да. Но мы уходим из школы.
— Какого черта? — Джонсон ослабил хватку.
— Все открылось. Теперь нас наверняка выгонят из школы — и меня, и его сына. Кидзима-сэнсэй тоже подаст в отставку, я думаю.
— А ты не думаешь, что ты нас позоришь — меня и Масами?!
Джонсон побагровел. И не только из-за выпитого бурбона. Он был в ярости. Но мне было все равно — пусть делает что хочет. Хоть убивает. Ну чего им всем от меня нужно? Моего тела мало? Обязательно надо в душу лезть. Джонсон был явно не в себе. Бутылка с бурбоном опрокинулась, жидкость пятном разлилась по простыне и стала впитываться в матрас.
«Теперь от Масами достанется», — подумала я и схватила бутылку, но она выскользнула из руки и с громким стуком упала на пол.
Джонсон вставил, шепча
— Пустая бессердечная блядь! Дешевка! Ты меня достала!
«Это что, у него новая игра?» — гадала я, глядя в потолок. И ничего не чувствовала. Неужели теперь всегда так будет? В пятнадцать — старуха, а в семнадцать — фригидная?
В дверь вдруг кто-то забарабанил.
— Юрико! Что с тобой? У тебя кто-то есть?
Я не успела и рта открыть, как дверь распахнулась и в комнату, пригнувшись, влетела Масами. В руках у нее была бейсбольная бита. Увидев голую девчонку и подмявшего ее мужика, она заорала как резаная. А поняв, что это ее собственный муж, повалилась на пол.
— Что же это такое?!
— Что видишь, дорогая.
Джонсоны стояли по бокам моей кровати и осыпали друг друга проклятиями, а я так и лежала голая и смотрела в потолок.
Я прожила у Джонсонов почти три года и столько же проучилась в школе Q. В последнем классе, вскоре после начала учебного года, мне порекомендовали уйти. Так же поступили и с Кидзимой. Его отец, признав свою ответственность за поведение сына, тоже ушел из школы и, как я слышала, устроился комендантом в общежитие какой-то фирмы в Каруидзаве. Наверное, до сих пор собирает себе в коробочки жуков; больше я его не видела.
После того как нас выгнали из школы, мы встретились с Кидзимой в нашем кафе в Сибуя. Он сидел в темном углу и махнул мне рукой, в которой держал сигарету. В другой руке у него была спортивная газета. Явно не школьный типаж. Он больше смахивал на отбившегося от стаи молодчика. Кидзима, громко шурша, сложил газету и взглянул на меня.
— Вот, перевожусь в другую школу. Кому я нужен без аттестата? Время сейчас такое. А ты что собираешься делать? Что Джонсон предлагает?
— Делай что хочешь, говорит.
Мне оставалось только одно — жить, торгуя собственным телом. Не надеясь ни на чье покровительство или поддержку. И так продолжается до сих пор. В этом смысле ничего не изменилось.
Часть 4
Мир без любви
1
Предлагаю вам выслушать и мой рассказ. Не могу же я оставить без внимания всю ту ложь, которую нагородила Юрико. Это было бы нечестно. Правда же? В своем дневнике она вылила на меня столько грязи, что промолчать я просто не могу. В конце концов, я работаю в муниципальном управлении, я честный, добросовестный человек. Разве я не заслужила, чтобы меня выслушали?
Юрико написала, что я некрасива и похожа на нашу мать-японку, но все равно — разве я не полукровка, как ни посмотри? Поглядите сами. Цвет кожи… Не желтый, а кремовый. Лицо… Нос вытянутый, глубоко посаженные глаза. Скажете, нет? Фигурой я, к сожалению, в мать — такая же невысокая и плотная. Внешность азиатская, но, как я уже говорила, в этом моя индивидуальность. С Юрико мы совсем не похожи, хоть и сестры.
Повторяю с гордостью: во мне, внутри меня, есть гены отца-швейцарца. Это сто процентов. А Юрико, с чьей красотой все носились, всегда судила меня только по внешности.