Гроза на Шпрее
Шрифт:
— В данном случае реальность подсказывает мне, что не надо терять здорового юмора. Хорошее настроение — это половина успеха. Сговорились со своим приятелем?
— Конечно. Обещал помочь. В девять он будет в ресторане, поглядит, кто там есть, а потом познакомит с подходящим человеком.
— Прекрасно! Может, мое присутствие излишне?
— Крайне необходимо. Вы умеете создавать вокруг себя непринужденную атмосферу, оживлять разговор уместной шуткой. А от первого впечатления при знакомстве многое зависит.
— Значит, дама будет?
— Мы за ней заедем по дороге.
— Что ж это за дама?
— Один мой подопечный, да вы его знаете, Хейендопф, предложил мне в спутницы свою знакомую актрису.
— Случайно, не синьору Джованну? Певичку?
— Значит, вы ее знаете?
— Очень мало, как-то познакомился в Италии.
— Что ж, тем лучше. Ну, вы наконец готовы?
— Почти. Осталось только завязать галстук и взять носовой платок.
Григорий открывает дверцу шкафа, и снова в глаза бросается беспорядок на полках. Воспоминание об обыске окончательно портит ему настроение.
Над столиками плывет мелодия модного блюза. Вкрадчивые звуки гавайской гитары нежно рокочут, ненавязчиво вплетаясь в лейтмотив песенки об утраченной любви. В ней нет ни скорби, ни тоски — всего лишь печально-нежное воспоминание о давно прошедшем, и так же, как воспоминания, звуки уплывают и тают. Оркестранты кладут смычки на пюпитры, гитарист поднимается и кланяется. Публика награждает оркестр сдержанными аплодисментами, так же сдержанно аплодируют и гитаристу. Снова звенят ножи и вилки, словно все торопятся вместе с едой переварить только что услышанное.
— Как это обидно, — вырывается у Джованны. — У нас в Италии хороших музыкантов встречают не так. — Вытянув вперед руки, она продолжает азартно аплодировать. На нее оглядываются.
— Неплохо исполнено, — снисходительно хвалит Думбрайт, — но, милая моя, пожалейте свои ладони! И уши присутствующих. Мы привлекаем внимание.
— Внимание привлекает каждая красивая женщина, — Григорий приходит на помощь Джованне. — Нам с вами, мистер Думбрайт, попросту завидуют.
— Спасибо, Фред! — Джованна бросает на своего защитника благодарный взгляд. — Вы, как всегда, готовы встать на защиту.
— Ибо отлично усвоил одну очень простую истину: единственный способ иметь друга — самому быть другом.
— Прекрасные слова, Фред! Совсем просто, лаконично и в то же время…
— Берегитесь, Джованна! — прерывает Думбрайт. — Слова для того и существуют, чтобы прикрывать мысли. Так, по крайней мере, утверждают дипломаты. Не полагайтесь на слова.
— Это смотря на чьи…
— На мои, выходит, нет?
— Я этого не сказала. Потому что знаю вас очень мало, вернее, почти совсем не знаю.
— Тогда выпьем за то, чтобы мы тоже стали друзьями!
— Вы только что нагрубили
— И вы обиделись? Обещаю быть вежливым, обещаю…
— Теперь я скажу: берегитесь, Джованна! — Григорий предостерегающе поднимает руку. — Вежливость стоит дешево, а дает много. Смотрите, чтобы вам не пришлось оплачивать крупный счет.
— Это не по-товарищески, Фред! Не положено восстанавливать против меня синьорину в самом начале нашего знакомства. Предубеждение — плохой советчик, если люди хотят стать друзьями, когда речь идет об установлении отношений между людьми. Так выпьем за дружбу, Джованна?
Два бокала, коснувшись друг друга, тихо зазвенели. Думбрайт склоняется и целует руку молодой женщине. Поверх его головы Джованна вымученно улыбается Григорию.
В ресторане уже много народа. Теперь заняты почти все столики. Думбрайт внимательно оглядывает их, с досадой кривит челюсть, словно от ноющей зубной боли. Снова заиграл оркестр, и пары танцующих, закружившись в проходах между столиками, мешают боссу смотреть.
— Уже четверть десятого, — бросает Думбрайт, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Не советовал бы Кригеру со мной так шутить! Неужели, — лицо его вдруг расплывается в широкой улыбке, он поднимает руку, и кому-то приветливо машет. — Простите, я на минуточку вас покину!
Григорий следит за его крепкой фигурой. Думбрайт достаточно бесцеремонно расталкивает танцующих. Невысокий кругленький человечек катится ему на встречу, тоже сияя улыбкой. На ходу он кланяется то одному, то другому, к некоторым подходит, чтобы пожать руку, жестами прося у Думбрайта прощения за опоздание. Григорий отворачивается.
— Как вам живется в Берлине, Джованна? — спрашивает он.
— Сами видите. Хейендопф распоряжается мною как вещью. Сегодня подсунул вот этому, — молодая женщина кивает на стул, где только что сидел Думбрайт. — Еще бы, новый начальник! Лучше уж Гордон, тот хоть был вежлив… вел себя прилично.
— Бросьте Хейендопфа. Неужели вы себя не прокормите?
— У меня ведь до сих пор нет ангажемента. Он забрал мои документы, якобы для переговоров с антрепренерами. Но это все ложь, чистейшая ложь! Вы представляете, Фред, в каком я оказалась положении, какие мысли меня преследуют…
— Хотите, я поговорю с Хейендопфом?
— Упаси бог! Он считает вас своим врагом, вспоминает всегда с ненавистью, считает, что вы в чем-то обошли его, грозится вывести на чистую воду… вас… и… меня… — Джованна краснеет, нервно вертит кольцо на пальце. — Мою привязанность к вам он расценивает, как… как…
— Понимаю…
— Фред, помните, вы говорили о вашем друге, который должен приехать из Италии?
— Конечно, я не забываю своих обещаний. По ряду причин мы не можем переписываться, но я знаю, он должен приехать.