Гроза Византии
Шрифт:
Сверх всего этого Василий нравился Вардасу и по своим личным качествам.
Детство и ранняя юность, проведенные в полной свободе в родных горах Македонии, наложили на него неизгладимую печать. Он не был так лукав, коварен, льстив и, вместе с тем, труслив, как другие приближенные порфирогенета. В его речах и суждениях выказывался редкий природный ум; его меткие замечания вызывали восторг у старого политика, и он начинал от души желать, чтобы после него власть перешла в руки этого Македонянина.
При входе Василия лицо больного озарилось довольной улыбкой.
– Будь здоров, могущественный!
–
– Это ты, Василий? Какое же здоровье? Смерть уже витает надо мной... Что скажешь?
– Есть вести, и даже много вестей, но не скажу, чтобы они были отрадными.
– Ты меня пугаешь... Что?
– Пока я ничего не могу сказать точно, но скажи, могущественный, как ты прикажешь поступить, если Византии будет грозить нападение варваров?
– Каких? Опять аланы? Болгары?
– Ты знаешь, мудрейший, от них не осталось и следа...
– Тогда кто же?
– За морем, в Скифии, поселились норманны, их называют варяго-россами...
На лице Вардаса отразилось волнение.
– Они! Вот, чего я боялся более всего!
– Так ты уже имел их в виду?
– Как же! Я давно боялся и ждал их... Это - такая гроза, которую трудно избыть даже Византии, перенесшей немало невзгод... Что перед ними аланы, венгры, болгары, персы? Они - ничто!
– Почему же?
– Вот почему... Веришь ли ты мне, Василий? Я готов вести с тобой речь. Что такое наши враги? Все это народы, изведавшие сперва меч римлян, а потом и те наслаждения, которые давал Рим. Они сильны, свободны, могущественны, но в жилах каждого их них уже течет яд Рима... яд наслаждения жизнью. Они видели разврат римской жизни, и его прелесть для них кажется привлекательною. В этом их разложение. Они ничтожны, потому что корень их подточен Римом. Если бы франки или аллеманны тронулись на нас, я бы смеялся... Они были бы мне жалки... Но теперь я дрожу...
– Но почему же?
– переспросил Василий.
– Потому что, имея во главе жалкую кучку чужеземных храбрецов, на нас поднимаются славяне... Ты знаешь этот народ? Нет? Так я расскажу тебе о нем. Это народ-богатырь. Мы исчезнем с лица земли, будем стерты первым встречным [слова Вардаса оправдались: в 1211 году Константинополь попал под власть крестоносцев - первых встречных по отношению к Византии], но этот дивный народ, эти русские - так они называют теперь себя - будут жить в веках. Это девственный народ. Он не знает ни лжи, ни обмана. И врагу, и другу он смело глядит в глаза. Никто не посмеет его ни в чем упрекнуть. Наше счастье, что у него до сих пор не было единого вождя; но теперь он явился - и дрожит Византия, и так же будет дрожать перед ним и весь мир, потому что великие душевные силы хранятся в нем... Я могу только удивляться, как эти витязи до сих пор не обращали на нас внимания...
Вардас замолчал, как бы подавленный тяжестью этого, так неожиданно полученного, известия.
Молчал и Василий.
Ему Византия не была так близка, как больному правителю, но все-таки он стоял столь близко к кормилу правления этого великолепного судна, что начал смотреть на него, как на свое собственное достояние, и теперь страшился близкой грозной опасности, потому что боялся,
– Откуда же они явились, эти славяне, мудрейший?
– спросил он, наконец, Вардаса, несколько собравшегося с мыслями.
– И отчего Рим не обратил на них внимания?... Разве трудно ему было покорить их?
– Не только что трудно, но даже невозможно...
– Почему же?
– Я уже сказал тебе, судьба за них...
– Но Рим спорил с судьбой...
– И пал в этом споре.
– Да, ты прав, но в своем падении он увлек и тех, кто был починен ему; ты же сам сказал, что он обессилил все народы, которые попали под его власть.
– Прежде всего, в своей гордости он не обратил на славян внимания, он не предусмотрел того, что разрозненные племена могут соединиться в один могучий народ, перед которым задрожат его же твердыни... И вот, теперь это случилось...
– Но что же делать?
– Я не знаю, я ничего не знаю пока, - с горем и отчаянием в голосе прошептал Вардас, - ум мой от недуга и лет ослабевает. Он потерял свою прежнюю остроту, и я теряюсь перед этой новой грозой.
Вардас чуть не плакал в порыве душившего его волнения.
– А где Зоя?
– вдруг вспомнил он.
– Отчего ее не видно?
– Она скрылась...
– Как? Она?
– Да, где она и эпарх Анастас - не известно никому.
– Но что заставило ее решиться на такой поступок? Кажется, она не имела причин жаловаться на Византию!
Василий поспешил рассказать Вардасу все, что он успел узнать о Зое и причинах ее побега.
Больной правитель слушал его с большим вниманием.
– Ты и теперь не видишь, что судьба против Византии?
– спросил он.
– Но откуда ты это можешь заключить, мудрейший?
– А Зоя?
– Что же может быть страшного в этой женщине? Что она может сделать для Византии?
– Очень многое, если они попадут на Днепр... Ты не знаешь всей ее истории, как знаю я. Она - дочь бывшего старейшины на Приднепровье. Отца ее помнят, память его чтут, и ради него славяне пойдут за дочерью, куда бы она их ни повела... Ты понимаешь это? Я старался приручить Зою, я рассчитывал, что она полюбит Византию, и думал, что мне удалось это... В самом деле, Зоя на моих глазах из дикарки превратилась в матрону, уму которой могли бы позавидовать наши женщины. Поступая так, я рассчитывал, что, когда придет время, Зоя отблагодарит Византию за все заботы, но теперь это время пришло, а Зои нет, и где она - неизвестно. Если на Днепре, то тучи кажутся мне еще более грозовыми.
– Но мне кажется, что Зоя не совсем опасна для нас!
– Что заставляет тебя так думать?
– С ней Анастас. Я не могу думать, чтобы он позволил ей принести какой-нибудь ущерб Византии.
– Я забыл об Анастасе... Пожалуй, ты прав... Анастас любит Византию и, в самом деле, сумеет удержать Зою... Да, но мы говорим, а все-таки не знаем, что угрожает нам... Ты говоришь, что распорядился привести купцов?
– Да, мудрейший, они дожидаются здесь...
– Пойди и поговори с купцами, принесшими известие, а после мы решим, как отвратить гнев Божий от нашей родины.