Грозненские миражи
Шрифт:
— Ничего с твоим Тапиком не будет! — шипела, сделав оскорблённое лицо Ольга. — Сколько можно денег тратить на всех!
— Заткнись! Это же…
— Тапик! Знаю! Чуть что — Тапик! А может, Аня? Может, в этом дело?
— Заткнись!
— Сам заткнись! Я всю жизнь терпела твои измены, всех твоих сестер, секретарш, всех твоих. Но эту!.. Её я терпеть не буду, так и запомни! Мало того, что ты её всегда любил, так ещё и денег просит. Прямо в письме ноги раздвигает, шлюха! Семь тысяч! А сколько ты ей раньше платил, Кулеев? Наверное, аппетиты были поменьше?
Тогда он впервые
— Запомни! — тихо, сквозь зубы сказал Валентин. — Если с Тапиком… если с Пашкой что-нибудь… Я тебя уничтожу. Ты меня знаешь.
Ольга демонстративно размазала кровь по подбородку и ничего не ответила.
Год после этого Валентин пытался найти хоть кого-нибудь из Тапаровых. Обзвонил всех знакомых, связывался с паспортным столом и милицией. Даже сам ездил в Нижний, с трудом выкроив несколько дней. Он даже не думал, что будет говорить, как придётся выпутываться из этого дерьма. Его волновало только одно — найти Тапика. Живого и здорового. И… Аню.
Возможности у него тогда ещё были не те, далеко не те, однако, он честно пытался. Целый год. Почти.
Потом пробовал всё реже. Потом пробовал только, когда вспоминал. Вспоминал тоже реже. И к тому времени, как возможностей у него стало выше крыши, забыл совсем.
Сука…
Кулеев наступил на письмо пяткой, надавил. Листок согнулся и сморщился, Валентин надавил сильнее.
За закрытыми дверьми что-то с треском упало, жизнерадостно заорала телереклама и, перекрывая всё, гаркнули во всю свою пятидесятиватную мощность колонки музыкального центра.
И не склеить обломки, И не вытравить мрак…Недовольно задребезжало стекло, листок под ногой распрямился и затрясся мелкой дрожью.
Валентин Сергеевич Кулеев поднялся с кресла, сделал шаг к двери, застыл, вернулся и снова сел в кресло. Протянул руку, взял со стола недопитую бутылку граппы, размахнулся и изо всех сил швырнул её в стену. Бутылка с неожиданно весёлым звоном разбилась, и на ковёр брызнули… Осколки?..
Или, обломки?
В ту же секунду музыка смолкла, и по комнате властно пронесся странно-знакомый, успокаивающий и ободряющий звук. Как будто прошелестело листвой большое и доброе дерево.
Глава 10
— Вот же гадюка! — воскликнул Виктор Андреевич и в сердцах треснул по столу ладонью.
Монитор недовольно затрясся.
— Что такое? — повернулась от телевизора Светлана.
— Ты послушай! Послушай, что тут пишут! Некая Зура, проживающая, между прочим, в Бельгии. Сейчас… — Виктор судорожно задвигал мышкой. — Где это? Ага! Ну, сначала она рядится в ангельские одежды «миротворца». Научились, блин, в Европах! Вот! «Я уважаю все нации — не бывает плохих и хороших народов… Преступники не имеют национальности…» Ну, это обычные их заклинания — их тут на целый абзац. Зато, смотри, что потом пишет, зараза! «Многострадальный
— Ну и что?
— Как что? — взвился Виктор. — «Ни один!»
— Витя, ну что ты психуешь? Пусть уж лучше так пишут.
— Лучше?! — закричал Виктор, перекрывая бубнёж очередного сериала. — Да как ты не понимаешь, что эта «овечка» на жалость давит, пытаясь вызвать сочувствие у наших дур. И ведь удаётся. Помнишь, как в Грозном многие наши говорили: «чеченочка»? Эдак ласкательно. Ну ладно, «русская» так не сказать, но ведь и «украиночка» тоже никогда не услышишь. Только «чеченочка», «армяночка»… Откуда это у нас?
Виктор нервно дёрнул рукой, «мышка» слетела с коврика и, обиженно скрипя, заскользила по столу.
— Чёрт! Ты дальше послушай! «Нет ни одного народа в мире, на долю которого выпали такие испытания, но даже они не смогли вытравить из чеченцев гордость, любовь к Отчизне, великодушие и высокую нравственность». Нравственность, блин! А вот ещё, совсем интересно! «Наиболее заметно это было в те трудные времена, когда человеконенавистник Ельцин с подачи Запада развязал против нашей республики сначала холодную, а потом самую настоящую войну, примеров которой ещё не знал мир. И даже тогда чеченцы никогда не переносили свой праведный гнев на простых русских людей. На тех, вместе с которыми многие годы жили бок о бок. Наоборот — помогали, чем могли». Во как — «помогали»!
— Витя! — Света сделала телевизор потише. — Ну зачем ты на это столько нервов тратишь? Опять давление поднимется!
Виктор посмотрел на жену, покачал головой и отвернулся к компьютеру. Света вздохнула и взялась за пульт. Прибавить громкости она не успела.
— Помогали! — гаркнул Виктор. — Это когда они, суки, помогали? Когда квартиры отбирали? Когда 20 тысяч народу вырезали? Чего молчишь?
Света с сожалением отложила пульт и снова повернулась к мужу.
— Какие 20 тысяч? — спросила она тихо. — Мне-то ты зачем эти сказки рассказываешь?
— Это не сказки, а…
— Знаю, — перебила Светлана и, подделываясь под голос мужа, продекламировала: — «Я не вру, а возрождаю национальное самосознание!»
Получилось похоже, но Виктор не оценил.
— Да! Ну и что тут такого? Кто виноват, что теперь на гибель тысячи человек никто внимания не обратит…. И вообще — им можно про 500 000 тысяч убитых врать, а нам нельзя?
— Врать вообще нельзя!
— Да ладно, Света. Это не ложь, а информационная война, и кто ею не пользуется — тот чистоплюй или дурак.
— А Павлик у тебя кто? — спросила Света. — Чистоплюй? Или дурак?
Виктор насупился, хотел что-то сказать, но только махнул рукой. Минуты две он молчал, потом не выдержал:
— Шакалы! Смелые… Знаем мы, какие они смелые! Когда пятеро на одного!
— Витя, это ты тоже можешь у себя в ЖЖ рассказывать. Для национального возрождения. Там, может, и поверят. А мне не надо. А то я тоже могу кое-что вспомнить…
В глазах потемнело, уши, словно забило ватой, резко кольнуло под лопаткой.