Грозное лето
Шрифт:
Орлову, конечно, было лестно получить такие полномочия, однако ему почему-то казалось, что Самсонов будет недоволен им: прельстился близостью к великим мира сего — скажет? И уже получил капитана? При помощи союзников? Далеко пойдете, молодой человек.
Никогда не ожидал…
И Орлов оправдывался: «Но я и сам не ожидал всего этого, ваше превосходительство. Я к вам собирался, во вторую армию, служить в штабе, при вашего превосходительства помощи и участии, а не сюда ехать, но вот какая оказия вышла… Но, в конце концов, эта поездка направлена же ко благу нашей, второй, армии, так что вы уж не должны меня бранить. Без хорошего допинга Ренненкампф и пальцем не пошевелит,
Но вокруг ничего видно не было, а виднелся лишь розовый рассвет, только-только забрезживший, и кроваво-красная полоска зари, тонкой каймой протянувшаяся над самым горизонтом. От нее уже розовели деревья, сопровождавшие автомобиль по левую сторону мрачно и неприветливо, и бледнел воздух.
Орлов посмотрел на небо, на звезды и вспомнил родные края, ночное в донской степи и белые, синие, розовые звездное россыпи алмазные — искристые, вспыхивающие, как солнечные зайчики, висевшие низко-низко и словно бы рассматривавшие тебя и лукаво подмигивая, как будто в жмурки играли, и не было им ни конца, ни начала, светлячкам небесным, странникам вечности вселенской. Смотришь на них, и каждую хочется избрать своей судьбой, своим счастьем.
Орлов, будучи еще кадетом, много раз выбирал, да так и не выбрал, слишком много их было на небе, чудесных и ярких, и горели они все одинаково прекрасно и недосягаемо-величественно.
И Орлов вздохнул с грустью и подумал: не выбрал тогда свою звезду и поэтому, дед говорил, не нашел своего счастья. И не знаю, что оно такое есть, ибо Надежда — неудачное прошлое в его жизни. А лучшего будущего нет. Мария? Это всего только мечта, такая же недосягаемо-прекрасная, как и звезды.
…И тут раздался взрыв и автомобиль так тряхнуло, что всех чуть не выбросило на дорогу. Орлов не успел и осмотреться по сторонам, как раздалось еще два взрыва, но эти были подальше, саженях в ста, и автомобилю ничего не причинили.
И лишь послышалось ровное жужжание аэроплана, и взгляд Орлова взметнулся в небо: там, в утреннем тумане, летел аэроплан противника и уже был впереди автомобиля, еле заметный.
— Господа, а немец ведь намерен был бомбардировать нас, — сказал Орлов механику и шоферу, — но не знает баллистики и высыпал гранаты на пустую дорогу.
— Так точно, ваше благородие, — ответил механик, наблюдая за уходящим аэропланом. — И никак вознамерился попробовать еще разок. По одному мотору сыпать два пуда гранат! Это сколько же их иметь надо?! А у наших, сказывают, сапогами скоро доведется стрелять, дырявыми к тому же, потому как не хватает патронов и даже винтовок.
Орлов уверенно сказал:
— Ничего, скоро и у нас будет всего в достатке…
— Пока у нас будет, он сызнова заворачивает на нас. Может, в лесок подадимся, ваше благородие?
Орлов бросил взгляд на небо, увидел, что аэроплан уже летит навстречу автомобилю, и понял: авиатор хочет еще бросить бомбы, но на этот раз впереди, чтобы автомобиль сам наехал на взрывы, и сказал:
— Полный назад!
Но шофер уже и сам остановил автомобиль и резко дал задний
— Смотрите в оба, может зайти в третий раз. В этом случае резко дайте вправо: влево нельзя, лес. Почему же наши молчат? Ведь мы едем по территории нашего второго корпуса. Наглец.
Шофер опять остановил автомобиль, посмотрел на небо и покачал головой.
— Сызнова поворачивает, по-старому будет кидать, сзади нас, — дал полный ход вперед.
Где-то в лесу затрещал пулемет, потом ухнуло орудие — гулко, будто над самым ухом, и возле аэроплана вспыхнуло черное облачко от разрыва снаряда. Однако авиатор продолжал свое и уже вышел на прямую против автомобиля, но… не долетел до цели: еще раз ухнуло орудие, он разлетелся на части, и они посыпались в разные стороны, а вместе с ними вывалился и авиатор.
— Молодцы артиллеристы. Научились сшибать из полевого орудия, — одобрительно произнес Орлов.
Шофер остановил автомобиль, снял фуражку-бескозырку и вытер ею лоб, усеянный так густо веснушками, как и лицо и шея, как будто его окропили охрой, потом достал расшитый зелеными цветами кисет и хотел сделать цигарку, да не мог, руки дрожали.
Орлов достал из кармана пачку папирос, угостил его и механика и успокоительно сказал:
— Ничего, это пройдет. У меня тоже поджилки дрожали, а сейчас все прошло. Смерть — не невеста, любоваться ею не станешь.
Никакие поджилки у него не дрожали, так как он видел, что немецкий авиатор не попадет в автомобиль, однако и шофер не дрожал, когда управлял мотором, и сейчас сказал, злясь на непокорные пальцы:
— Я о смерти не думал, ваше благородие, а службу справлял и прикидывал, как бы его объегорить, вражину, и взять верх. А смерть — известное дело — не невеста, и в обнимку с ней никому жить неохота.
Орлов восхищенно качнул головой и подумал: «Службу справлял… Смерть над головой, а он, изволите видеть, прикидывал, как ее объегорить, вместо того чтобы бежать в лес. Чудесные вы люди, с вами в огонь и в воду можно идти!», и хотел уже приказать двигаться дальше, как заметил, что из леса выбежали солдаты и направились к месту падения аэроплана, а к автомобилю на всем скаку мчался всадник и махал рукой, прося подождать, а когда подъехал, Орлов увидел: подпоручик-артиллерист, взволнован необыкновенно.
— Здесь нельзя ездить, господа! Здесь — наша батарея, и противник охотится за нами даже ночью, — сказал он и виновато поздоровался: — Извините, капитан, и здравствуйте. Подпоручик Ольховский. Я так волновался за вас, что едва с сосны, с наблюдательного пункта, не свалился, когда увидел, что он хочет бомбардировать вас.
— Это вы его подстрелили? — спросил Орлов.
— Так точно. Мы слышали, что кто-то из второй армии подстрелил цеппелин из полевого орудия, штабс-капитан Орлов, кажется, ну и решили попробовать сами. Не по уставу, конечно, но…
— Молодцы. Благодарю, подпоручик… Вы, наверное, из второго корпуса? Он должен быть здесь.
— Так точно, из второго. Ждем приказа бомбардировать крепость Летцен, — ответил подпоручик и добавил: — На днях наши парламентеры поехали с белым флагом, чтобы передать требование командования: сдаться во избежание лишнего кровопролития, но немцы открыли огонь, ну, мы сидим и ждем, пока немец белый флаг выбросит. Безобразие, а не война, извините, капитан; пока мы будем думать-гадать, что делать с крепостью, противник удерет под Берлин.