Группа эскорта
Шрифт:
Ну, говорил я вам, ребята? О ком женщина станет говорить таким голосом?
А она продолжает чирикать:
— Павел Готлибович! Мы стоим на пороге открытия. На подготовительных стадиях при двухстах кельвинах зафиксировано повышение уровня на пятьдесят шесть миллиметров за шестьсот секунд.
Гетьманов ошарашенно потер виски.
— Я поверить не могу… — сказал он тихо.
— Мы с Юрой тоже сначала не могли поверить! В перспективе это шанс для всей страны… то есть… для всех трех стран… Да при правильном подходе к делу
Повисла неудобная пауза. Гетьманов должен был, в сущности, отдать простой приказ: эксперименты на хер, сворачиваемся и топаем к тому месту, откуда всех заберет вертушка. За второй частью группы направляем гонца. Прямо сейчас. Ну!
А Гетьманов никак не мог решиться. И я его, в сущности, понимал.
Во-первых, кто не спасует перед такой энергичной… дамой-доцентом? Во-вторых, — и это главное, — нормальный ученый живет своей работой. А всё остальное автоматически оказывается у него на втором плане. В том числе семья, здоровье и безопасность.
Наш ведущий, наконец, решился:
— Мне очень жаль, но на эти вещи у нас сейчас нет времени, Жанна Афанасьевна. Банда Репы находится в непосредственной близости от Затона. Сейчас они, я уверен, совсем рядом, в двух шагах…
— По оперативным прикидкам, Репа уже в восточной части уровня Затон, — пришел к нему на помощь Осипенко.
Ну вот, всё нормально. Сейчас снимемся, потянем все эти многопудовые тележки по болоту, выйдем к точке встречи с «вертушкой» и, даст Бог, благополучно ее дождемся.
Тут Жанна Афанасьевна, анархистка и факел науки, сложила молитвенно ладони и трогательно взмолилась:
— Павел Готлибович! Дорогой! Только десять минут. Всё уже готово! Нажать несколько кнопок и снять показания. Всё! Больше ничего не понадобится. На коленях вас прошу, родненький!
— Вы ставите всех нас в крайне рискованное положение…
— Ну Па-авел Готлибович… — канючит Жилко. — Ну пять минут… Это же такая ерундовая ерундовина!
Вот бабы! Им всё кажется, если какую-нибудь опасную напасть назвать уменьшительно-ласкательно, она станет менее опасной напастью. Я уже знаю, чем это кончится. Секите фишку, ребята, сейчас она заплачет. Вот стерва.
— Нет. Нет, нет и нет! — Гетьманов категоричен.
— Это смертельно опасно! — вовсю ассистирует ему капитан.
Малышев негромко хихикает у меня за спиной.
Жанна Афанасьевна закрывает лицо руками и вздрагивает всем телом. Это такой пробный аккорд рыданий. За ним еще два. Ну, понеслось…
— Всю жизнь… — слышится из-под ладоней, размазывающих слёзы по впалым щекам. — Всю свою жизнь я мечтала об этой секунде…
— Не плачьте, Жанна Афанасьевна… Нам бы надо… уже…
Осипенко махнул рукой и отвернулся. Ее величество плачут! Холопам остается только ждать.
— И ведь больше никогда… никогда-а-а… — чувственно подвывает Жилко. —
Женщина в Зоне — всегда очаг нестабильности.
— Три минуты. Вы слышите, Жанна Афанасьевна? Я даю вам только три минуты! — смирившись, наконец соглашается Гетьманов.
Это значит — делай что хочешь, только не плачь. Пусть нас всех перебьют, главное, чтобы ты была довольна своими научными результатами.
— Павел Готлибович! — не скрывая восторга, всплескивает руками Жанна Афанасьевна. Ее слезы вмиг высыхают. — Вас надо канонизировать! Мы! На одно мгновение! У нас всё готово! Да мы… прямо сейчас… немедленно!
…Минут через пять им всё-таки удалось раскочегарить аппаратуру. Тем временем Осипенко расставил всех четырех стрелков, какими располагал, по разным точкам острова.
— Группа эскорта! Отдаю приказ: стрелять — при малейшем шевелении. Ясно? Не кричать, не задавать вопросы, а именно стрелять. Наши обозначат себя кодовым свистом. По всем остальным — огонь на поражение!
Сам он встал рядом с учеными. Собой, что ли, собирался закрыть в случае перестрелки?
Мне досталось защищать тот проход через камыши, по которому мы сюда явились.
За спиной у меня слышались деловитые голоса: «Павел Готлибович… синхронизируем… контрольный хронометр… включаю программу считывания… готов… все датчики в норме… даю ультразвук… давайте, Павел Го-о-о-ё…»
И тут раздался громовой шип, будто великан, спящий под холмом, во сне заворочался и тяжко вздохнул. Я не вытерпел и обернулся.
Над Котлом стояло облако пара высотой с трехэтажный дом. Густая вата клубилась, закрывая небо и лес, поднималась выше и выше. Великанский вздох всё не прекращался. Туманище накатил на Гетьманова с Жилко, из недр его донесся веселый вопль: «Пошел отсчет по датчикам, Павел Готлибович! Пошла информация!»
А что, ребята, может, оно того стоило? Репа видит нас. Репа слышит нас. Репа идет сюда, чтобы убить нас, и наблюдает перед собой идеальный ориентир. У него почти тридцать бойцов. Вряд ли мы уйдем отсюда живыми.
— Куда глядишь, раззява?! — кидается ко мне Осипенко. — Фигли клювом клацаешь?! Проспишь бандюков!
И я с сожалением поворачиваю голову, чтобы заняться, наконец, своим сектором… поворачиваю… пово…
Ничего я не успел повернуть. Я хотел как следует рассмотреть туманный дом над холмом. И увидел другое «чудо» Зоны, не имеющее никакого отношения к науке. Капитан вздрогнул, и прямо из переносицы у него выстрелил маленький черный фонтанчик.
Это не я проморгал бандюков.
Это был тот парень, которого воспитывала Жанна Афанасьевна Жилко, ефрейтор Енов. Та сторона холма, где он залег с автоматом, вскипела от пуль. Ничего он не успел — ни выстрелить, ни крикнуть. Я видел, как дергается его тело, пробитое в нескольких местах, дергается и принимает свинец, еще, еще и еще…
Слышу, как бьет «Вихрь» Малышева. Даю очередь в три патрона по вспышкам. Перекатываюсь. Еще очередь. То место, где я только что лежал, вспенивает густая пулеметная очередь.