Группа эскорта
Шрифт:
— Что? Да как вы… Что вы себе… — бормочет тот, растирая по лицу кровь.
Ну, хоть реветь перестал.
Затем Гетьманов молча дает Зайцу пощечину.
— Юрий Петрович! Прекратите истерику. Банда Репы в шаге от нас. Нам надо немедленно уходить отсюда. Точка встречи с вертолетом…
В эту секунду верхняя часть надстройки взрывается, как курятник, в который бросили гранату. Парня в форме клана «Долг» снесло с лесенки, которая вела на верхний этаж надстройки, и ударило о палубу. Другой «долговец» склонился
В будку ударил свинец, продырявил насквозь. Еще одна очередь пришлась по крану, выбила искорку, пули с визгом разлетелись в стороны.
— Калибр двенадцать и семь, — констатировал Малышев. — Уходить надо.
До чего же умный человек!
«Долговец», возившийся над телом товарища, распрямился и сказал:
— Труп. Конец Барсуку.
В то же мгновение пуля срезала и его. Он без звука рухнул мертвому Барсуку под ноги.
Снайпер бросился к сходням, занял позицию и принялся выцеливать бандюков.
— Профессор! — крикнул Заяц. — Встретим негодяев в десяток стволов! Нам надо отомстить за нее!
Гетьманов отвесил вторую пощечину.
— Обращаюсь ко всем! — Дальше последовала какая-то муть по-французски, я разобрал только имя «Франсуа». Наверное, что-то типа: «Вас, Франсуа, это тоже касается…» Ну а тот живо переводит своим стрелкам. — Немедленно за мной!
Тявкнула винтовка в руках снайпера.
— Еще один. Павел Готлибович, там семнадцать или восемнадцать бойцов. Дистанция порядка двухсот — двухсот пятидесяти метров…
— Уходим. Сейчас же!
Кран с ужасающим грохотом брызнул металлоломом во все стороны. Второй снаряд из гаусс-пушки разнес его вдребезги…
Зайца отшвырнуло к поручням, ударило, закрутило… перед смертью он издал длинный стон. Большой осколок распахал ему грудь и горло.
Гетьманов, Франсуа с двумя своими бойцами, оставшийся «долговец» и мы с Малышевым рванули к берегу. Реденький лес создавал нам хоть какую-то защиту.
Еще раз тявкнула винтовка снайпера.
— Лежи, уродец… Павел Готлибович, стойте! Туда нельзя, бандюки разделились, вас отсекут от леса!
Гетьманов встал как вкопанный.
— Так. На вертолет мы уже не попали. Стоит, не знает, куда нас вести.
Тяв!
— Готов, голубчик…
Сейчас же падает один из «лощеных» стрелков с дырой в виске. Его роскошный бельгийский автомат тонет в обычном русском болоте.
— Ложитесь. Мне надо подумать, — велит нам Гетьманов.
Мы подчиняемся. Франсуа что-то зло бросает ему на своей лягушачьей мове.
Со стороны бандюков раздаются автоматные очереди. «Долговец» поливает почти невидимого врага ответным огнем.
Тяв!
Больше у них нет снайпера.
Третий снаряд гаусс-пушки бьет в сходни. Р-р-рав!
Больше и у нас нет снайпера…
Очередь из крупнокалиберного пулемета поднимает в метре от меня веер земляных фонтанчиков.
— Слушайте меня! —
Сварная будка вздрагивает от прямого попадания и с диким скрежетом распадается — канониры гаусс-пушки, как видно, решили, что там может скрываться кто-то из нас.
— Бежим! — кричит Гетьманов.
Мы несемся за ним. Нас осталось пятеро. Автоматные и пулеметные очереди вспарывают старое железо, пули с воем отскакивают от труб, свинец рикошетит в воду, жарит по кустам, уходит в небо.
— Быстрее!
Мы уже миновали опасную зону, нас уже скрывает от бандюков болотный кустарник. Вдруг еще один иностранец в экзоброне падает в грязь с простреленным черепом. Срезала его шальная пуля, выпущенная наугад…
Гребаный Франсуа, пузатенький френч в попсовых очочках, бросается, как коршун, к телу стрелка, срывает рюкзак, роется там… Да какого буя? Жить надоело?
— Надо его подождать, — останавливает нас Гетьманов.
Наконец этот петух французский вынимает из рюкзака сверток и догоняет нас. Видно, что сверток тяжелый и бежать брюхану приходится с напрягом. Пот катится по роже, как дождевые капли по ветровому стеклу. Он живо отстает.
Тогда Гетьманов разворачивается и тараторит что-то неведомое. Франсуа отвечает ему парой слов, он вообще едва говорит, чуть не падает.
— Забери у него. И постарайся сберечь. Это важно. Для нас важно, — велит сержанту Павел Готлибович.
Франсуа мотает башкой, нет, какого хрена, мол, это мое…
Малышев молча вырывает у него сверток, а Гетьманов бросает две фразы по-французски, и очень понятная у них интонация: «Не кипешись, потом отдадим, а сейчас жизнь дороже».
Мы взбиваем тину, перебегаем по сухим участкам, пригибаясь, слышим короткие злые очереди за спиной и отвечаем на них своими короткими злыми очередями.
— Осторожно! — кричит Гетьманов. — Здесь надо очень осторожно! След в след.
На бережке щелкает на нас гляделками некрупный рак-гороскоп. А рядом с ним — фляга, кем-то забытая и в блин расплющенная гравиконцентратом.
— Осторожно, — повторяет Гетьманов. — Он ветвистый.
Слева от нас — старый катер и моторная лодка, брошенные хрен знает когда. Причем лодка уже почти рассыпалась, так, одни контуры видно, дерево сгнило к херам, а катер ну новехонький, муха не сидела. И даже мотор в нем порыкивает. Такое вот чудо Зоны!
— Не ближе… пяти шагов, — хрипит Гетьманов.
Он выдохся. И долбаный Франсуа тоже выдохся, только еще хуже. Этот едва копыта переставляет. И его точно пристрелят. Догонят и пристрелят, он не уйдет — уже ясно.