Группа особого назначения
Шрифт:
– Да? – спросил водитель, не снимая рук с роскошной баранки «Даймлера». – А я, Евсей Михайлович, хотел было заняться частным извозом.
В голосе Шуры просквозил намек на удачную шутку. Евсей покосился на водителя.
– А вы, извините за бестактность, чем занимаетесь на протяжении вот уже двух с лишним месяцев? Вы же не госчиновника возите, в конце концов! Я, Шура, позволю себе напомнить вам, что являюсь лицом сугубо частным. – Евсей послал задумчивый взгляд вдаль, на «замороженную» новостройку микрорайона. Подумал: «Хорошо, что «заморозили». Иначе в скором будущем город вплотную подойдет к его дому. И он больше не будет называться
Дверь машины осталась открытой, казалось, старый еврей либо передумал выходить, либо забыл.
По ногам дуло. Евсей не замечал сквозняка, водитель – напротив.
– Дует, Евсей Михайлович, – прозрачно намекнул он.
– Да, дует, – машинально ответил Кришталь, сосредоточившись на своих мыслях.
Шура снова бестактно намекнул:
– Евсей Михайлович, сегодня по расписанию расчет.
– Какой расчет? – не понял Кришталь.
– Ну, аванс или получка, – по-совдеповски пояснил Шура.
– Именно поэтому вы завели разговор о частном извозе? Намекнуть изволили?
– Да что вы! – горячо запротестовал водитель.
– Не отпирайтесь, у вас все написано на лице. – Евсей достал из кармана толстую пачку денег, дебелыми пальцами отсчитал несколько крупных купюр. Водитель, указывая глазами на большую часть, снова пошутил:
– Это мое?
– Шура, хотите я расскажу вам одну историю? – вместо ответа спросил Кришталь.
– Сначала закройте дверь.
– Хорошо. – Еврей исполнил просьбу своего личного водителя. – Так вот, Шура. Однажды на борт красавца сухогруза для досмотра поднялся таможенник и, так же, как вы, откровенно, но глупо спросил у капитана: «Наркотики есть?» Зачем капитану отпираться, правда? Он правдиво отвечает: «Конечно, есть!» И – достает «дипломат», до отказа набитый героином. Таможенник обмер. Однако, как и полагается, продолжил опрос: «А валюта есть?» – «Конечно, есть!» – отвечает честный капитан и достает из-под стола каюты еще один тяжелый «дипломат». Таможенник боязливо открывает его, и у него зеленеет в глазах. «Это что, все ваше?!!» – спрашивает он, еще не веря в удачу. «Нет, – снова откровенничает капитан, – это ваше. Мое в трюме». Так вот, Шура, это ваше. – Евсей протянул водителю несколько купюр. – А это мое. – И спрятал большую часть денег в карман.
– Я надеялся на премиальные, – вздохнул водитель, принимая деньги.
– Кстати, о надежде… Слышали притчу о ее внезапной кончине?
– Ну вот, вы опять шутите, – проговорил Шура. – А я говорю вполне серьезно.
– Знаю, знаю, сейчас вы снова поведете разговор о своей жене, о том, что она на сносях.
– А что, мне надо было посоветоваться с вами? – немного обиделся водитель.
– В вашем голосе я уловил алчность, – констатировал еврей, – но отнюдь не обиду, которую вы напустили в голос. Посему, думаю, не обидитесь и дальше. Влюбленные глупеют, Шура, это доказано математически. Однако умнеют довольно быстро, обычно через девять месяцев. И эти цифры также неотвратимо являются чистой математикой.
Внезапно
– Смотрите, Евсей Михайлович…
Еврей проследил за его взглядом. Его глаза остановились на высоком человеке в кожаной куртке. Несмотря на мороз, человек был без головного убора. Он стоял у забора и улыбался. Вот в дружеском приветствии его рука взметнулась над головой.
– Шура, – голос еврея внезапно сел, – если это сон, то очень красивый.
– Вы тоже узнали его?
– Если не разглашать имен, то этот человек носит почетный номер один.
Евсей торопливо вышел из машины, поправляя на ходу элегантное атласное кашне.
Кавлис шагнул навстречу.
– Здравствуйте, Евсей Михайлович! – приветствовал он еврея. – Узнали меня?
– Боже правый… – Евсей на секунду прикрыл глаза. – Все не так… Нет, все не так. Вы все испортили, Коля, я представлял нашу встречу совсем иначе. Я должен был спокойно идти по тротуару, а вы – окликнуть меня, пригвоздить к месту приветствием. А сейчас я даже не вздрогнул. Здравствуйте, Коля!
Нисколько не рисуясь, Кришталь приблизился к Кавлису и тепло обнял его.
– Рад, рад вас видеть, молодой человек. – Он отстранился, покачивая седой головой и продолжая сжимать руку Кавлиса. – Но что же вы один? А где ваши друзья? Где тот симпатичный голубоглазый парень, которого однажды вы рискнули назвать моим другом?
Николай выдержал короткую паузу.
– Он погиб, Евсей Михайлович.
Плечи Евсея опустились. Он с минуту молчал, глядя себе под ноги. Наконец поднял глаза на собеседника.
– Там? – спросил он, кивнув головой в сторону.
– Да, – ответил Кавлис.
– А остальные ребята?
– Вернулись только четверо.
– Да, – еще раз вздохнул Евсей. – Я предчувствовал это. Вы даже не представляете себе, Коля, с каким тяжелым сердцем я возвращался из Таджикистана. Мне справедливо казалось, что я бросаю вас. Но помочь я уже ничем не мог.
– Вы очень много сделали для нас, мы всегда помним об этом.
– Да, да. – Евсей встрепенулся. – Ну что же мы стоим на улице?.. Ну-ка, молодой человек, пойдемте со мной, посмотрите, как влачит свое жалкое существование заслуженный пенсионер Кришталь. Кивните вон тому влюбленному математику, что сидит в машине, – и пойдем. Если мне не изменяет память, он имел удовольствие видеть вас в горах Таджикистана.
– Одну минуту. – Кавлис оставил Евсея и подошел к машине. Шура к этому времени выпустил баранку из рук и вышел навстречу.
Они поздоровались. Кавлис стоял к Евсею боком, старый еврей смотрел на него, то и дело качая головой. Он не спросил Николая, освободили ли они своего командира из плена, – зачем это? – и так ясно, что да. Иначе остались бы все там, на чужой земле, под чужим небом, неродными звездами, бледной луной; в тот раз, словно предчувствуя беду, луна исходила мертвенным светом, открыто освещая губительную для русских парней землю.
Евсей не лицемерил, на душе у него действительно было скверно. И потом несвойственно для себя он долго переживал за ребят. Но больше от неизвестности: живы ли они? все ли?
Сейчас ему тоже нелегко, но все же чуть полегче; он увидел Николая, узнал, что не все сгинули в проклятых горах… Но того парня жаль. Еще тогда Евсею показалось, что смотрит он в глаза покойника, живого покойника, видит его улыбку, слышит беззаботный голос. Но внутри уже было все напряжено. Жутко, несправедливо. Ох, как несправедливо.