Групповые люди
Шрифт:
Уже светает, но "бригада" все "трудится" и "трудится".
Явился Айвазов.
— Ну, ребята, идите спать, — сказал он, поздоровавшись. — Что ж, работа налицо.
"Идите спать". Значит, "бригада" работала ночами, а днем отдыхала.
"Бригада" ушла.
— Так будет каждый день до тех пор, пока не подпишешь. Понял?
Айвазов позвонил в комендатуру.
— Пришлите выводных, два человека.
Точно так, как вчера было с Багратиони, два вахтера приволокли меня в камеру…
Копыткин спросил у меня, когда я прочла текст:
— Так вам знакомо это?
— Знакомо, — ответила я. — Но где я это взяла, не помню.
— Я так и думал, — сказал Копыткин. — Я вам напомню, кто вам
— Знаю, конечно, — ответила я. — Читаю и слушаю его лекции. Это один из выдающихся умов России.
Вы меня, должно быть, будете ругать, — писала Люба, — но я так и сказала. Больше я ничего и никого не называла. А он стал говорить о наркотиках, которые мне никогда не принадлежали, а потом снова стал спрашивать о родителях и намекал, что у них из-за меня могут быть серьезные неприятности. А потом неожиданно спросил:
— А кто вам давал читать книгу Роя Медведева "Перед судом истории"?
Я сказала, что такой книги не видела в глаза. А он вытащил из стола огромную книгу, завернутую в газету, открыл на нужной странице и показал мне текст, где описан допрос подследственного Газаряна.
— Ну и что? — спросила я. — Везде читают, ксерокопируют, переписывают и собирают такого рода исторические факты. Почем я знаю, откуда у меня взялся этот материал? Что в нем неправда? В чем вы меня хотите обвинить?
— Пока мы хотим предостеречь вас от неверных шагов, — сказал мне Копыткин и отпустил.
Я шла и думала: как же я счастлива, что у меня есть вы, что есть в моей душе такая истина и такая правда, за которую я готова пойти на любые пытки и любые притеснения. Только бы с вами ничего не случилось. И когда я подумала о вас, мне так легко стало, так хорошо, что я готова была простить даже тех, кто донес на меня".
Когда я закончил читать письмо Любы, в дверь постучали. Вошел взволнованный Шкловский.
— Есть Рой Медведев. Только на два дня. Могу дать почитать.
— Нет уж, — отвечал я. — Сильно голова болит. Не могу.
Шкловский посмотрел на меня сочувственно. О чем он подумал, не знаю.
А еще через два дня я сидел у Шкловского и читал его новенькие материалы, которые он бог весть откуда достал.
А потом были новые материалы, и я лихорадочно работал. И вскоре была завершена первая глава книги, посвященной рождению и развитию и нового социального типа, и новой социальной психологии.
11
Заруба претендовал на души заключенных. И на мою тоже. Он сразу впился в меня:
— Я добиваюсь того, чтобы каждый здесь ощущал себя не постояльцем, а первопроходцем. Да, мы хотим быть творцами и новых обстоятельств, и новых личностей, и новой духовности…
Я ушам и глазам своим не верил. Заруба говорил тихо, подбирая слова, и глаза его светились. Он говорил о смысле жизни: ну какой резон заниматься прожигательством или всякий раз вываливаться в грязи, — он имел в виду пьянство, обжорство, разврат. Да, он расстался со своей женой исключительно по идейным соображениям. Она ему говорила: "Давай построим домик. В комнатах настелем паркет и повесим ковры. Как прекрасно по прохладному полу шлепать босиком, а затем забраться на тахту и упереться ногами в мягкий ковер, так, чтобы между пальцами был нежный ковровый ворс, ласкающий, теплый…" Заруба мотнул головой. Нет, такое счастье не по нутру ему. Он первооткрыватель по складу души. Он верит в судьбу. Она ему подарила все, чтобы осуществить великий замысел. Он не утопист, хотя и почитает мечтателей-стариков. Особенно Оуэна. Оуэновский эскиз модели новой гармонии органически сочетал все преимущества большого города, но без многочисленных зол последнего, со всеми преимуществами деревни, но без ее недостатков. И именно здесь, в колонии, так удачно все эти достоинства соединились. Лес, река, чистый воздух, асфальтовые дорожки, тепличное хозяйство, промышленные мастерские, библиотека, театр, два оркестра, спортивный зал, совместный коллективный труд и
Он дал мне возможность подумать, а сам направился в дальний угол комнаты, где стоял огромный шкаф. Скрипнула дверца шкафа, и мне послышалось отчетливое бульканье наливаемой в стакан жидкости. Через несколько минут Заруба снова сел на свое место. Его губы сыто лоснились из-под черных усов. Глаза сверкали. Он стал говорить со мной так, будто перед ним сидел не один несчастный заключенный, а стояла по крайней мере добрая сотня его подчиненных.
— Поймите, мир обезумел, развратился. Мир экологически и культурологически грязен. Он превращается в огромную помойку, где люди, подобно червям, кишат в отравленной зловонной среде. — Заруба ходил по комнате, жестикулируя, доставая то одну, то другую книжку, чтобы прочитать мне о том, что катастрофа близка, что безумствующий мир уже не способен остановиться, чтобы залечить свои раны или хотя бы стать на капитальный ремонт. — Вы думаете, этот самый СПИД — случайное явление? Это детище сексуальной революции. Это сгустки негативной сексуальной энергии породили болезнь, которая уничтожит мир. Столкнет его в бездну. Вы со мною не согласны? Неужели вы не задумывались над теми проблемами, которые неизбежно приведут к полному духовному распаду все наше общество? Посудите сами, каждый третий, если уж не второй — преступник. Приведу лишь некоторые данные, опубликованные МВД в печати. Убийства с покушением, изнасилования с покушениями, умышленные тяжкие телесные повреждения, хищения оружия и боеприпасов, вымогательства, шантаж и даже людоедство и торговля человеческим мясом. Что прикажете делать? Как выйти из этого положения?
— Вы знаете выход?
— Конечно же, — оживился Заруба. — Наша колония — это образец построения принципиально новых, здоровых, если хотите, социалистических отношений. Простите, у вас никогда не было длительного временного сексуального воздержания? Знаете, утрачивается и эта потребность. Во всяком случае, в значительной мере приглушается. Вы не знакомились с жизнью мужских монастырей? А зря! Вот где образец подлинно гуманистических отношений! Нам у церкви учиться и учиться! Вы обратили внимание на цвет лица наших колонистов? Вы видели где-нибудь нечто подобное? Мужик в сорок лет выглядит как двадцатилетний! Это наше реальное достижение, а не болтовня! Кстати, это я процитировал ленинские слова, сказанные им в адрес воспитательного учреждения, которым руководил Шацкий. Большинство наших потребностей — это разврат. И излечиться от вредных потребностей может помочь только заведение нашего типа. Вы не находите, что мы как раз на пути создания превосходных образцов общества будущего?
— Но ведь это же заключение? Колючая проволока. Несвобода…
— А вот это типичное интеллигентничанье. Колючая проволока — это остаточное явление. Некий символ прошлого. Придет время, и мы ее уберем. Я верю, что именно наш край даст первый пример беспроволочного режима. Я вам прочту слова старика Оуэна. Он в самый корень глядел. Старикан писал когда-то: "Пример, который мы подаем, скоро получит широкое признание. Подобные общества будут процветать, несмотря на все беспорядки и бедствия, которые могут твориться вокруг. В недалеком будущем они помогут вывести страну из ее тяжелого состояния… а если общественность будет облегчать их распространение, они смогут устранить нависшую угрозу гражданской войны". Я хотел эти слова Оуэна повесить в актовом зале. Не дали.
Заруба нагнулся ко мне и шепотом сказал:
— Вы думаете, мне легко? Мы держимся пока что за счет своих педагогических достижений. План даем! Образцовое хозяйство. А наша система кооперации? У нас нет того, что происходит на воле: у государства миллионы тянут кооперативы, а государству кукиш с маслом! Нет, мы сполна отстегиваем. Но я не согласен с этим. Нужен полный хозрасчет. Добиваемся. Посмотрим. Рассчитываю на вашу профессиональную помощь, — это ко мне обратился Заруба.
Я сник.