Грусть белых ночей
Шрифт:
Над самым шоссе нависает разбитая, разваленная глыба железобетонного дота. Темнеет заваленная каменным крошевом яма-пропасть, ведущая в подземелье.
Шоссе взбирается на крутой берег. Внизу — вода. Финский залив, домики разбросанного по побережью поселка. В этом месте обращены к морю несколько нетронутых дотов с темными отверстиями амбразур. На гладкой бетонированной площадке пушка с длиннейшим стволом, которая тоже смотрит в сторону моря.
По шоссе спустились в поселок. Он тихий, уютный, не потревоженный войной. Возле дачных на вид домиков —
Возле кирхи — кладбище. Сотни одинаковых свежих крестов, Стоящих вереницей на аккуратно распланированном квадрате поля. Кресты, наверное, делали на деревообрабатывающем заводике — настолько они похожи один на другой. На некоторых из них висят солдатские каски: кладбище, значит, военное. Взглянув на кресты, на каски, пленные заметно веселеют.
В поселке тоже видны следы поспешного бегства. Двуколки, повозки, ярусы деревянных ящиков. Наверное, здесь остались военные склады. То из одного, то из другого строения бойцы трофейной команды волокут тюки белья, мундиров, шинелей.
Фронтовики на каждом шагу. Пленных хотят посмотреть многие. Левоненко отгоняет чересчур любопытных. Точно осознав свою важную роль, не церемонится даже с лейтенантами и капитанами.
Большая пушка наверху, на горе, направлена на море, чтобы не подошли к бухте корабли. Подошли, однако. С мотобота как раз высаживаются матросы в бескозырках, увешанные автоматами, кинжалами, биноклями. Попадаются такие — шкура на них горит! Балагурят, острят, во все суют нос. Левоненко с трудом отогнал одного из таких любопытных от пленных.
Несколько кирпичных домиков стоит на отшибе, один напротив другого. Просторный двор-плац огорожен железными решетками. На улице перед домиками цуг «виллисов». Наверное, штаб тут. Из ворот как раз выходит солидный, насупленный, с нависшими черными бровями полковник. На нем, несмотря на жару, длинное, до пят, кожаное пальто. Полковник собирается сесть в «виллис», но, увидев пленных, захлопывает дверцы. Властным взмахом руки останавливает конвоиров и пленных.
Откуда-то вышмыгивает белобрысый паренек в новой гимнастерке, с ефрейторскими погонами. Замирает рядом с полковником. Полковник спрашивает, тыча пальцем то в одного, то в другого пленного, из какой части. Паренек торопливо переводит. Пленные охотно отвечают.
Наверное, не найдя ничего интересного в этих ответах, полковник с пареньком-ефрейтором садится в машину. А между тем со двора-плаца выходит второй полковник, повыше ростом, с добрым приятным лицом. Левоненко сразу узнает его. Это командир их дивизии. Он выступал перед бойцами пополнения в начале весны.
— Из какой части? — спрашивает полковник.
Левоненко называет полк, батальон.
— По разговору чувствую — белорус, — полковник улыбается.
— Так точно, товарищ полковник. Из-под Гомеля.
— Я Могилевский. Чериковский район. Ты
— Был призван. Железную дорогу строили. Из Калинковичей на Овруч. Фронт тогда под Пинском стоял. В гражданскую пришлось воевать, товарищ полковник.
— Где?
— У Щорса.
— Вот так, брат, — полковник подает Левоненко руку. — Живем в эпоху войн и революций. Ничего не попишешь. Такая эпоха. Третью великую войну с тобой кончаем. Не считая малых. Может, дотянем?
— Дотянем, товарищ полковник.
Полковник подзывает капитана, который в нетерпении похаживает у ворот, приказывает накормить пленных.
В полдень к командиру дивизии полковнику Василевскому приводят взлохмаченного, исхудавшего донельзя человека, сидевшего в котельной деревообрабатывающего завода. Трудно сказать, сколько ему лет. Волосы седые, щеки запавшие, светло-синие глаза глядят пронзительно, настороженно.
Поселок пуст. Специальные части погнали перед собой мирных жителей. Поэтому каждый человек, который остался, вызывает интерес.
— Меня зовут Лахья, Анти Лахья. Я рабочий, — говорит человек почти правильным русским языком, хотя и с заметным акцентом. — Кочегар. У меня только братья по классу остались, больше никого нэт...
Полковник Василевский несколько смущен. Не часто с такими посетителями приходится сталкиваться.
— Ты видэл Ленина? — вдруг спрашивает задержанный у полковника.
— Нет, — полковник еще более растерян.
— Я видэл. Два раза. Здоровался с ним за руку. Ленин здэсь был, когда ви делали революцию. В Выборге и в этом поселке. Здэсь санаторий был. Он здэсь отдыхал, когда революция совэршилась. Я и тогда был кочегар. Работал в санатории...
Полковник наконец начинает понимать, с кем разговаривает.
— Финские коммунисты, демократы, — говорит он, — помогали нашей революции. Рад с вами познакомиться, товарищ Лахья. Если будет какая-нибудь просьба...
Кочегар точно не слышит последних слов.
— Я был в Красной гвардии. Два мои сына погибли в этой войне. Воевали против вас. Кому это нужно?
— Мировому капиталу, товарищ Лахья. Буржуи обманом, силой заставляют рабочих людей защищать свои интересы.
Интересный собеседник попался. Встретишь такого — и не забудешь. Максималист.
III
Взвод разведки в дозоре в стороне от шоссе. Шоссе справа, по нему рвется наша техника — танки, самоходки, артиллерия.
Внимательно осматривают разведчики лесные, оставленные жителями поселки. Домики здесь из деревянных щитов, напоминают летние, дачные. Но люди в них и зимой живут. От холода спасают картонные листы, прибитые к стенам. В три слоя картон.
В поселках безлюдно, тихо. Ни единой живой души не встретишь. Жителей воинские части погнали перед собой. Об этом свидетельствуют всякие тряпки, барахло, разбросанное на дороге. Подушки, матрацы лежат вперемешку с воинским снаряжением — сломанными двуколками, ящиками для патронов, винтовками, пушками.