Грусть не для тебя
Шрифт:
— Мальчик, — констатировал мистер Смит.
Затем я услышала, как мой сын закричал. Голос у него был хриплый, как будто он уже долго плакал у меня внутри. Я потянулась к младенцу и попросила сквозь слезы:
— Покажите мне его, пожалуйста!
— Секунду, — остановил меня доктор. — Надо перерезать пуповину.
Итон, хотите выполнить эту почетную обязанность?
— Можно? — волнуясь, спросил у меня Итон.
Я кивнула:
— Конечно.
Итон взял у акушерки
— Он замечательный. Правда же замечательный? — обратилась я сразу ко всем.
Итон мягко положил мне руку на плечо и сказал:
— Да. Он просто замечательный.
Я наслаждалась этой минутой. Все, что мне до сих пор приходилось слышать и читать о моменте родов, просто не выдерживало никакого сравнения с моими нынешними переживаниями.
— Как его зовут? — спросил Итон.
В поисках ответа я посмотрела на ребенка. Все прежние варианты, такие напыщенные — вроде Ромео и Энцо, — казались смешными и глупыми. И вдруг мне стало ясно, как его назвать.
— Джон, — сказала я. — Его зовут Джон.
Я была уверена, что он окажется достойным этого мужественного и сильного имени. Из него получится замечательный Джон.
Потом мистер Смит напомнил, что еще не все закончилось. Акушерка забрала Джона и передала его медсестре. Я пыталась не терять свое новорожденное дитя из виду, но тут меня вновь захлестнула волна боли. Я закрыла глаза и застонала. Действие наркоза, по-видимому, закончилось. Я попросила, чтобы мне сделали еще один укол. Доктор отказался и привел какой-то довод, который я даже и не пыталась понять. Итон повторял: «Ты справишься».
Две-три ужасные минуты — и я снова услышала детский плач. Через несколько секунд после полуночи у Джона появился брат. Близнецы, у каждого из которых — свой день рождения. Хоть я и знала, что мои дети абсолютно одинаковы, но не меньше горела желанием увидеть второго. Итон перерезал пуповину, акушерка запеленала ребенка и протянула мне. Сквозь слезы я разглядела, что у второго малыша точь-в-точь такие же черты, как и у первенца, но чуть более резкие. Он был полегче, и волос у него было побольше. На лице у него застыло очень решительное выражение, которое показалось мне довольно забавным у столь крошечного ребенка. И снова я знала, как его назвать.
— Томас, — шепнула я. Он приоткрыл один глаз и посмотрел на меня с явным одобрением. — Можно мне их обоих?
Доктор кивнул и снова положил
Итон спросил, придумала ли я вторые имена. Я вспомнила, что второе имя Итона — Ноэл, и решила, что оба моих сына получат частичку моего лучшего друга.
— Да, — сказала я. — Моих детей будут звать Джон Ноэл и Томас Итон.
Итон глубоко вздохнул, смаргивая слезы. Он был и удивлен и тронут.
— Это… это такая честь, — произнес он дрожащим от волнения голосом.
Потом Итон наклонился, чтобы обнять нас троих.
— Я люблю тебя, Дарси, — шепнул он. — Я всех вас люблю.
32
Следующие двадцать четыре часа я не ощущала смены дня и ночи. Был просто отрезок времени с Джоном и Томасом. Итон не оставлял меня, если не считать отлучек к торговому автомату за крекерами, к медсестре за болеутоляющим и за сувенирами в магазин подарков. Он спал на кушетке рядом с моей кроватью, помогал мне в ванной и то и дело хватался за фотоаппарат.
Итон также настоял, чтобы я позвонила матери. Когда я заупрямилась, сказав, что слишком измучена для такого разговора, он сам набрал мой домашний номер на своем мобильнике и приказал:
— Возьми. Потом будешь жалеть, если не сделаешь этого сейчас.
Я взяла трубку.
— Привет, ма, — сказала я, еще до начала разговора почувствовав себя побежденной.
— Привет, Дарси. — Голос у нее был такой же холод ный и официальный, как и в сочельник. Я не стала обижаться и быстро объявила: — Я родила, ма.
Прежде чем она успела ответить, я назвала их полные имена, вес, рост и точные даты рождения. Потом сказала:
— Представляешь, ма? Близнецы, которые родились в разные дни.
Я посмотрела на Джона, который спал на моей груди, а потом на Томаса, которого держал Итон.
Мама попросила меня повторить (она записывала). Я повторила, и тогда она сказала:
— Поздравляю, милая. — В ее голосе зазвучала нежность.
— Спасибо, ма, — ответила я, а Итон велел мне поделиться с ней мелкими, но куда более существенными подробностями.
— Скажи, что Джон плачет больше, чем Томас, и у него на коленке родимое пятнышко в форме Апеннинского полуострова. Скажи, что Томас подсматривает за тобой одним глазом, — шепнул он.
Я послушалась, и, хотя реакция могла быть какой угодно, мама явно была довольна, почти рада.
— Просто невыносимо думать о том, что ты одна, — произнесла она с отчаянием.
— Спасибо, ма. Это так много для меня значит… Но я не одна. Я с Итоном, — возразила я. Вовсе не для того, чтобы спорить, просто пусть она знает, как много Итон значит в моей жизни.