Грустное кино
Шрифт:
– Бога ради, Сид, – продолжал он орать в телефон, – скажи хоть, о чем картина! Я не могу просить полтора миллиона, если не знаю, о чем картина! О какой такой она дьявольщине, а, Сид?!
– Хорошо, Лес, я тебе скажу, – очень серьезным тоном отвечал Сид, – скажу тебе примерно… так-так, посмотрим, я тебе скажу… примерно, э-э, так-так, гм, примерно через девяносто минут! Ха-ха-ха! Ну как, Лес, зацепило?
– Сукин сын! Ты что, забыл, что Папаша тебе первую долбаную работу дал?
Тут Сид широко распахнул глаза от возмущения. А потом принялся молотить кулаком по столу и орать.
– Работу?! Работу?! Первый кусок говна
– Бедный Сид, – вздохнул он, – вечно в прошлом живет.
– Я его на хер послал, Б., Христом богом клянусь, я это сделал.
Борис приложил тыльную сторону ладони к закрытым глазам.
– Сделал, значит?
– «Бал на пляже», – все вспоминал Сид, – стоимость четыре десять, валовой шесть миллионов. Я бы сейчас деньги лопатой греб, если бы не этот хуесос старый.
– Я хочу снять Арабеллу в роли лесбиянки, – сказал Борис. – Ты можешь ее раздобыть?
– Чего?
– Картина,Сидней, – объяснил Борис, не открывая глаз. – Ты еще про картину помнишь? Помнишь про лесбийский эпизод?
Лицо Сида прояснилось.
– Арабелла в лесбийском эпизоде! Колоссально, Б.! Вот теперь ты круто толкуешь!
Арабелла была знаменитой французской актрисой великого таланта и сказочной красоткой – лишь чуть-чуть поблекнув в свои тридцать семь лет. Будучи близкими друзьями, они с Борисом работали вместе на нескольких фильмах, по меньшей мере два из которых принесли им множество наград. Арабелла была предельно серьезной артисткой, а также – знаменитой лесбиянкой, заявив об этом публично. Более того, она много лет открыто жила с целым рядом в равной мере красивых, но последовательно все более молодых девушек.
Сида такой поворот дела не на шутку развлек, и он хрипло загоготал.
– Да, приятель, вот это настоящий типажный кастинг!Я ей скажу, что мы ей непременно позолоченный искусственный член раздобудем! Ха-ха-ха! А когда она тебе понадобится?
– Найди ее, когда будет возможность – может статься, мы захотим начать с этого эпизода, если Никки не сумеет вовремя закончить свою касбу.
5
Для звуковых киносъемочных павильонов Морти Кановиц арендовал массивное здание, бывшую пуговичную фабрику, на противоположном от взлетно-посадочной полосы конце Вадуца. Именно здесь Никки Санчес должен был придумать и соорудить те интерьерные декорации, которых они не смогли отыскать в городке и его окрестностях.
Рафаэль Николас Санчес. Родился в черных от дыма трущобах Питтсбурга младшим из семи мальчиков и девочки. В этой семье преобладали два главных занятия: работа на сталелитейном заводе
Теперь, в возрасте тридцати пяти лет, Никки Санчес считался одним из лучших художников-постановщиков (или «производственных дизайнеров», как он сам это называл) в мире и уже работал с Борисом на нескольких ударных фильмах. На протяжении многих лет Никки продолжал упорно предпочитать женскую одежду мужской – хотя все-таки сумел ограничить свою демонстрацию этого пристрастия, по крайней мере на публике, ношением бесконечного разнообразия кашемировых шалей мягких пастельных тонов, сандалий и обтягивающих брюк, где совсем не было карманов, зато молнии были где угодно, но только не спереди. Манеры Никки, надо полагать, в порядке сверхкомпенсации за предельно подлое питтсбургское детство и субпролетарский уровень образования, были преувеличенно декадентскими – вплоть до периодических обмороков. Он обожал Бориса, ревновал его к Тони Сандерсу и всеми фибрами души ненавидел Сида.
Аккуратно выбирая дорогу в лабиринте кабелей и строящихся плотницких конструкций, Никки теперь эскортировал их троицу по наполовину законченной декорации касбы – марокканского дома-крепости, – лишь временами останавливаясь, чтобы выдать комплимент кому-то из своих более молодых сотрудников: «Прекрасно, дорогуша, просто прекрасно!»
Наконец они вошли в помещение, которому, судя по всему, предстояло стать будуаром американской наследницы, и встали перед монументальной, причудливо задрапированной кроватью с четырьмя столбиками в самом центре комнаты.
– Ну вот, – с изящным вздохом сказал Никки. – Полагаю, именно здесь пройдет б'oльшая часть, извините за выражение, «действа». Нравится?
– Врубаюсь, – пробормотал Тони, с неподдельным изумлением.
Это и впрямь была предельно богатая и впечатляющая комната, подлинная сага из золота и черного дерева, где безусловно выделялась кровать – роскошный простор сияющего черного атласа, четыре царственных столбика, украшенных резными золочеными змеями и поддерживающих фантастический полог в виде зеркала с розовой окантовкой.
– Забавная декорация, Никки, – сострил Сид, – в костюмах здесь делать нечего. Ха-ха-ха!
– Боже милостивый, – пробормотал Никки, раздраженно закрывая глаза, а затем предельно сухо выговорил: – Ты, Сид, можешь возвращаться к себе – твою клетку уже почистили.
Борис тем временем обходил кровать по кругу, то приближаясь к ней, то удаляясь.
– Эти две временные, – пояснил Никки, указывая на две стены, которые предполагалось убрать, когда камере понадобится взять более дальний план.
Борис кивнул.
– Классно, Никки, просто классно.
– Идеально, – согласился Тони.
– Жуть, Никки, – гаркнул Сид. – Просто жуть берет!
Никки зарделся и уже хотел было излить самую капельку благодарности в ответ на их похвалу, но тут лицо Сида затуманилось, и он указал на отверстие в декорации.
– А это что такое, черт побери? Окно? Окно нам точно проблемы создаст.
Сид имел в виду широкое пустое пространство напротив одной из сторон кровати, которое в данный момент выходило на целый набор распорок и оттяжек, крепящих обратную сторону декорации.