Груз для горилл
Шрифт:
– Джон, – спросил коронер, – а кто он этот Кристофер Марло?
– Большого ума человек, дружище, ученый магистр из колледжа Тела Христового в Кембридже, – и для окончательной похвалы добавил: – Его даже повесить нельзя было, потому что Кит имел право на спасительное "шейное стихотворение"! [9] – Джон Хинт поднял глаза, красноречиво глядя на корабельные реи. – Ну, что тебе еще сказать? Наверное, коронеру эта специфическая характеристика показалась вполне достаточной, потому что он заторопился:
9
"шейное
– Ну, ладно, я пошел.
Возле "Скрещенных мечей" толпились люди и возбужденно разговаривали. При появлении Джона Шорта разговоры стихли, ибо все уставились на него. Коронер вошел в корчму и стал подниматься наверх по скрипучим ступенькам. Перед закрытыми дверями комнаты, где произошло убийство, стоял на часах гордый своим ответственным поручением Питер Булль.
– Никто ничего не трогал? – сурово спросил Джон Шорт.
– Так бы я и позволила – мальчишка оскорбленно надул губы.
– Ну что ж, пойдем посмотрим.
Так: на столе грязная после еды посуда, бутылки и кубки, постель смята, на полу темнело замытое пятно, в погасшем камине чернел бумажный пепел.
– С этого места, – сообщил Питер, – тот, что с пузом, чуть не сбил меня, словно кегль. – Он присел и добавил: – А под кроватью – чемодан.
– Вытаскивай!
Содержимое чемодана поразило его – там были одни бутылки с ромом. Пьяницей, что ли, был этот магистр? Подумать только: при таком запасе и заказывать у корчмарки еще!
Когда он одну за одной выставил бутылки на стол, то нащупал под кожаной подкладкой тугой сверточек. Оказалось, что это была исписанная мелко, но четко и разборчиво, какая-то рукопись. Джон Шорт спрятал ее в карман, чтобы потом просмотреть. В эту минуту непоседливый Питер Булль, успевший хорошенько вымазаться в саже, положил перед ним два пожелтевших от огня листочка бумаги. На них еще проступали буквы, исписанные тем же почерком. – Не догорели, – медленно сказал мальчишка.
Джон Шорт с большим интересом окинул взглядом сообразительного мальчишку, который уже вторично помог ему при расследовании, и после минутного размышления предложил:
– Слушай, Пит, не пойдешь ли ты ко мне на службу? Сначала будешь бегать туда-сюда, привыкнешь, а после поглядим.
Мальчишка вспыхнул от радости, даже уши порозовели, и, запинаясь, пробормотал:
– А чего ж, если мать не выдерет…
– Об этом не беспокойся! – грозно насупил брови могучий Джон Шорт. – Это уже моя забота!
Констебль Томас Додж встретил Джона, едва не пританцовывая от нетерпения.
– Что прикажете, шеф? – спросил он, таким явным способом торопя своего начальника.
– Давай на допрос… того, с пузом, – воспользовался коронер своеобразной терминологией маленького Булля.
– Одну минуту, шеф!
И действительно, через минуту пузатый буквально влетел через порог, чуть ли не растянувшись от крепкого тумака необыкновенно старательного Тома. Был он в
– Стоять!
Томас Додж воспользовался случаем и без всякой на то надобности дернул арестованного за воротник.
– Славный король Генрих, отец ее величества королевы Елизаветы, – многозначительно начал Джон Шорт, – повесил семьдесят две тысячи крупных и мелких преступников, чтобы дать стране покой. Но я вижу, он и нам кое-кого оставил в наследство… Как твое имя, ты, живой труп?
– Роберт Поули, ваша честь, – пролепетал пузатый.
– А тех двоих мерзавцев?
– Ингрем Фрайзерс и Никол Скирс, ваша честь.
– Ворочай языком дальше, пока он ворочается.
– Это не убийство, господин, это фатальная случайность. Все расскажу, как на исповеди! – горячо заверил Поули. – Чтобы вы знали, ваша честь, на днях Кристофера Марло выпустили из тюрьмы для уголовных преступников Нью-Гейт под расписку о невыезде из Лондона. А он сразу нарушил закон. Мы, его друзья, знаем его давно, ну и решили уговорить его возвратиться в Лондон. Хотели как лучше, а вышло… А! Ну, тост за тостом, видно, перебрали… А Кристофер был вспыльчив, из-за чего уж дважды побывал в тюрьме Нью-Гейт. Первый раз за участие в убийстве Вильяма Бредли, сына корчмаря в Нортон Фольгейте. Он и духовной особой не стал, хотя учился в известном набожностью и другими достоинствами колледже Тела Христового в Кембридже и имел звание магистра. А учился – ого! – на стипендию самого кентерберийского архиепископа преподобного Метью Паркера! Буйный он был, ваша честь, разъяренный и опасный, если опьянеет…
– Слушай, ты, пустомеля: почему же тогда вы трое живы, а он мертвый? – к утешению Томаса Доджа веско спросил коронер.
– Господи! Если бы я знал, что произойдет, разве бы поехал? И для чего?
Чтобы быть вздернутым на виселице? А я же – человек порядочный, господин, семью имею, деток… Маленькие еще… Двое их у меня…
– О детях вспомнишь в завещании!
– Молчу, ваша честь!… Я это к чему говорю? Ведь Кристофер – человек молодой, неженатый и как увидит какую-нибудь юбку, то и конец! А корчмарка, вы сами видели, женщина дай боже всякому, да еще и вдовушка. Мы его прямо-таки умоляли не лезть к ней, но вы же знаете пословицу: "Ройстонский битюг и кембриджский магистр никому дорогу не уступят". На беду, Фрайзерс повесил свой пояс с кинжалом на спинку стула. Кристофер в запале и схватил тот клинок. Ингрем сжал его руку и повернул кинжал. Кристофер же обеими руками впился ему в горло и начал душить. Тогда Фрайзерс в ярости и ударил его. К несчастью, удар оказался фатальным… Это была самозащита…
– Красиво рассказываешь, – прищурился Джон Шорт. – Самозащита, говоришь? А для какой же самозащиты вы после убийства жгли бумаги покойного?
– Кто жег? Разве же мы жгли? Чтоб вы знали, ваша честь, Кристофер был поэтом и драмоделом. А это такие люди: если им что-то не нравится – рукопись в огонь! Он еще до ссоры бросил в камин целый ворох каких-то исписанных бумаг. Мы и не спрашивали, что он там бросает…
– А зачем затворились?
– Растерялись и испугались, ваша честь, не знали, что и делать, ведь такое горе случилось… Беда, да и только!