Грядущая буря
Шрифт:
«Конечно, нет!», сказал он, ухмыляясь. «Я имел в виду то, что у меня просто нет времени, которое я могу потратить зазря».
«Оу», сказал Сног, «выходит, я полагаю, это означает, что мы тоже зря теряем наше время, а?»
«Нет. Это означает, что я – это не вы. Мои способности или талант, если таковой у меня есть, лежат в других плоскостях». Джон встретился с ним взглядом, пока Сног как бы небрежно не отвел взгляд. Возможно, тут и наступило время рискнуть.
«Послушай, кем ты вообще себя возомнил, кто ты такой, парень?», спросил Сног, глядя в потолок.
«Я
РЕАБИЛИТАЦИОННЫЙ ЦЕНТР «ЭНСИНАС»
Нервозность доктора Зильбермана влияла на всю группу. Большинство участников хмурились и, насупившись, ёрзали, в еще большей даже степени, чем это обычно происходит, когда имеет место отказ от никотина. Они оглядывали комнату в поисках источника такого возмущения, и эти взгляды, как правило, останавливались на Саре, становясь здесь обвинительными. Было ясно, что участникам нравился их доктор.
Это явилось неожиданностью для Сары; она помнила его как высокомерного, словно снисходившего до разговора с пациентами типом, уж вовсе не вызывающим симпатию.
Тут было нечто вроде смешанной группы. Немногие из этих людей были действительно серьезно психически больными. В неплохом состоянии находились те, кто исправно принимал прописанные лекарства. Один тут был излечивающимся бывшим наркоманом. Сара предположила, что она наверняка находится в списке самых тяжелобольных, учитывая ее историю болезни.
Сеанс продолжался уже некоторое время, проходя явно по давно проторенному руслу; участники, похоже, даже не обращали внимания на то, что сами говорили. В итоге обсуждение захлебнулось, и все глаза снова оказались прикованными к Саре.
«Да, я прошу прощения, Сара», сказал, наконец, Зильберман. «Мне хотелось сразу вас представить, но мы довольно быстро сразу же начали. Внимание, группа, это Сара Коннор».
«Привет, я о вас слышал!», сказал какой-то мужчина. «Вы взорвали ту корпорацию, верно?»
Сара чуть приклонила голову, несколько вперед, словно она была этим смущена и она посмотрела сквозь свою ее челку, смущенно улыбаясь. «Боюсь, что так». Выпрямившись, она спросила: «Ну, что я могу вам рассказать?»
Она позволила им вытянуть всю эту историю из нее. Она смущенно изворачивалась, колебалась и заставила их потрудиться и попотеть. Во время всего этого Зильберман просто молча смотрел на нее.
Ну, он всегда видел ее насквозь и мог ее раскусить. Все ее усилия говорить ему то, что ему хотелось услышать, неизменно проваливались. Он знал, что она по-прежнему верила в Скайнет и Судный День — а это, вероятно, означало, что он по-прежнему считал ее одержимой сумасшедшей, склонной к убийствам. Вырвавшись из отделения для буйных, она сломала ему руку, взяв его в заложники и угрожая воткнуть ему в сонную артерию шприц, наполненный средством для устранения засора в трубах, что, вероятно, лишь укрепило его в этом своем убеждении, и видит бог, у него было достаточно времени, чтобы дать рациональное объяснение тому мимолетному зрительному впечатлению от Т-1000, которого он тогда увидел, и который прошел своим жидким телом сквозь
Зильберман едва был в состоянии оторвать от нее глаз. Сара Коннор вызывала у него такие чувства, которые заставляли его звонить своему собственному психотерапевту. Ему действительно придется ей позвонить. Кроме того, ему не следовало позволять себе участвовать в ее психотерапии. Именно потому, что он знал, что она не нуждалась ни в каком лечении. Ей нужно было, чтобы ей поверили. Теперь он сам это понимал, и очень даже хорошо, каково это и что это такое на самом деле.
Но этот засранец Рэй только и голосил о том, как хорошо было бы ему с ней встретиться и пообщаться, чтобы дать отпор своим страхам, и так далее. Поэтому он решил сыграть в простого доброго профессионала и включить ее в состав своей группы. Кроме того, он скорее перережет себе вены, чем позволит Рэю увидеть, насколько он был потрясен и напуган.
После ее побега он рассказывал всем, кто его слушал, о том, что видел, и рассказывал в точности. Он совершенно забыл о том, что был единственным, кто остался живым и в здравом рассудке, за исключением Конноров и их друга-гиганта. Поэтому он остался единственным, кто видел, как эта штука или эта тварь протиснулась или прошла сквозь прутья решетки, а затем превратила свои руки в клинообразные рычаги, чтобы открыть двери лифта.
Он видел, как оно абсолютно и полностью игнорировало выстрелы из дробовика, попадавшие прямо ему в грудь.
Разумеется, его отправили в отпуск по состоянию здоровья; также очевидно стало, что больше никто не надеялся, что он вернется. Для них то, что он рассказывал, представлялось лишь тяжелым нервным срывом, вызванным психологической травмой. Никому не хотелось, чтобы душевнобольных пытался лечить безумный доктор.
Хотя, если честно, ему и самому не хотелось возвращаться. Быть нежеланным достаточно неприятно, но Пескадеро стал местом самых страшных событий в его жизни. Поэтому изгнать его оттуда оказалось довольно несложно.
Он сделал длительный перерыв, отойдя от работы, покуда это позволяли сделать имевшиеся у него льготы и сбережения. И так как он не работал с пациентами, то он стал работать над собой, стараясь восстановиться. Он обратился за помощью к психотерапии и охотно позволил врачам убедить себя, что он все это просто вообразил себе. Они заверили его, что, находясь в состоянии вполне понятного ужаса, он повелся, приняв заблуждения своего собственного пациента за чистую монету.
И он с этим согласился.
Со временем кошмары начали исчезать, и его вера в диагноз, поставленный его психотерапевтом, стала твердой. То, что он видел, такого просто не могло быть; поэтому этого и не было вообще. И когда пришло время вернуться к работе, он обнаружил, что его отношение к своей профессии изменилось. Тогда, в прежние времена, речь шла о его карьере; теперь же ему хотелось просто помогать людям. Поэтому он подал официальное прошение об увольнении из Пескадеро и стал подыскивать место в какой-нибудь клинике.