Грядущий мир. Катастрофа
Шрифт:
— Куда вы летите, дети? — улыбаясь им, спрашивает по идеографу Евгения.
— На север, на юг, по всему миру, — несется ответ. — Мы летим учиться у морей, у гор, у ледников, в глубинах океана…
— В глубинах океана? — переспрашивает Евгения.
— Да, да! Мы спустимся на дно океана в подводных кораблях.
— Мы будем учиться на заводах и фабриках Мирового Города.
— Где же все-таки ваша школа? — спрашивает Викентьев.
— Тут, там, везде, на всем земном шаре, — доносятся бойкие ответы.
Стерн сияет радостью
— У нас нет школьных скамеек и душных аудиторий, как ваше время, — говорит он. — Наше юношество и наши дети учатся на свободе, изучая геологию в недрах земли, ботанику — в лесах и полях наших террас, физику — в природе… У нас почти нет книг. Юное поколение рыщет по всему земному шару и добывает своей пытливостью и трудом знания. Руководители им ставят задачи, и дети сами разрешают их.
Одна группа молодежи, взбирающаяся по трапу, сообщает:
— Нам поставлена задача исследовать морскую растительность и животный мир.
Другая группа говорит:
— Мы должны произвести исследования на том месте Мирового Города, где находился Рим, и подготовить материалы для докладов по древней истории.
— А мы изучим жизнь одноклеточных животных в Тихом океане и привезем доклад по биологии…
На тросах поднимают на корабль огромный телескоп. На учебном воздушном корабле устроена башня-обсерватория, химические лаборатории, радио-идеограф.
Трап убран. Корабль мягко фыркает поршнями и взвивается ввысь. Гирлянды юных голов у перил палубы. Звенят голоса. Машут руки. Корабль делает поворот и скрывается за голубой ледяной шапкой Юнгфрау.
II. Великий изобретатель
— Это я, Лессли! Вы расположены говорить со мной, Евгения Моран?
Над радио-идеографом, на стене каюты Евгении, вспыхивает белая искра, разрастается в светлый прямоугольник, и в прямоугольнике света — сильная фигура Лессли.
У Евгении отчего-то взволнованно стучит сердце и приливает кровь к лицу. Она много думала о Лессли, хотела его видеть… Но как же Викентьев? Лессли и Викентьев — кто ей дороже?
У Лессли лицо светлеет. Он читает по идеографу то, что творится в душе Евгении.
— Да, да, я много думала о вас. Я не знаю… Я не понимаю, что творится во мне, Лессли. Викентьев… Вы…
На экране Евгения видит: призрачное отражение себя и четкое отражение Лессли. Он хватает руки ее призрака, целует их, целует ее лицо. Это радио-идеограф отражает мысли Лессли.
На острове Ява, у себя в кабинете, Лессли видит на экране две призрачные фигуры — свою и Викентьева. А между ними четкую фигуру Евгении. Она мечется между ним и Викентьевым. Это мысли Евгении.
— Вы любите меня, Евгения Моран, а с Викентьевым вы связаны общностью эпохи. Вы любите меня, меня… Но подумайте над собою. Вы еще не решили вопроса, не определили своего чувства. Я буду ждать, Евгения Моран…
Фигура Лессли исчезает. Светлый прямоугольник
— Извините! Я забыл предупредить вас. Через час произойдет что-то… Я не могу сказать… Не пугайтесь.
И сразу погасло изображение Лессли, который быстро сбросил чашечки идеографа, чтобы Евгения не прочла его тайны.
Евгения прижимает руки к сердцу: как оно бьется. Отчего он так скоро исчез?
Вдруг луна начала падать ни землю. Или земля на луну. Только что она была серебряной чечевицей на синем небе и вдруг начала расти. В четверть часа ее диаметр вырос до сажени… И еще: все небо заволоклось густой дымчатой пеленой, закрывшей звезды, и только луна вырезывается из этой пелены и растет, растет… Десятки обсерваторий Мирового Города тревожно перекликаются по радио-идеографу:
— Что это? Что это? — Мировая катастрофа? Нарушены законы тяготения! Конец земле!
— Сейчас начнутся страшные циклоны!
— Наблюдайте за магнитной стрелкой! Будет магнитная буря!
— Мир погибнет прежде, чем земля столкнется с луною, от взрыва земной атмосферы!
Все жители восточного полушария, где наблюдалось это явление, высыпали на террасы Мирового Города и с немым ужасом глядели на небо.
Ни звезд, ни синевы. От горизонта до горизонта коричневато-дымчатая пелена, и на ней огромное лицо луны. Она закрыла уже четверть небесного свода. Вот ее горы и кратеры, резко-черные с теневой стороны, ослепительно белые — с солнечной. Мрачные, мертвые пропасти. Белые пески.
Обсерватории перекликаются:
— В земной атмосфере нет изменений!
— Магнит — в покое!
— Циклонов нет!
— Наука обанкротилась! Мы ничего не знаем! — твердит по радио один растерявшийся ученый.
— Нет! Нет! Наука не лжет! Лгут наши глаза, наши приборы! — отвечают другие.
Полнеба охватило лицо луны. Ясно видны трещины на склонах гор, морщины лунной коры заполнены чем-то белым. Снег?
Еще четверть часа. Весь небесный свод от края до края накрыт вогнутой чашей луны. Камни, скалы, острые зубы сбиты в мертвые кучи. На солнечной стороне какое-то неуловимое движение. Что это — жизнь?
Из одного конца Мирового Города в другой идеограф мчит прощальные призывы:
— Элла! Прощай. Мы все умрем!
— Прощай!
— Мне страшно. Я не хочу умирать!
— Мужайтесь, граждане!
Воздушный корабль спускается. Стерн бледный, но спокойный, работает в капитанской будке. Викентьев застыл в ужасе. Вцепившись в перила палубы, он вскинул вверх голову и глядит расширенными глазами на страшный, холодный, мертвый ландшафт луны, не слушая и не понимая Евгении, которая твердит: