Грязная игра
Шрифт:
— Я потратила пятнадцать веков не для того, чтобы это обернулось ничем! — крикнула она.
Я растерянно на нее уставился, сердце бешено колотилось у меня в груди. Я пытался придумать что-нибудь умное, изящное или обезоруживающее в ответ, но вместо этого растерянно повел руками и выдал:
— Совсем крыша поехала?
Она уставилась на меня полным ярости взглядом и выплюнула несколько слов, которые могли быть каким-то заклятьем, но ярость, овладевшая ею, помешала влить в него силу. Вместо этого она просто открыла рот и снова завопила, и этот вопль никогда не смог бы выйти из человеческих
Затем её крик перешел в бульканье, и она начала блевать облаком, нет — роем летающих насекомых, просачивающихся сквозь прутья решётки, которые затем ринулись на меня почти твёрдым потоком, врезавшись в моё тело с напором брандспойта.
Удар вышиб из меня дух, поэтому я не смог сразу вздохнуть — и вовремя. Насекомые прицепились к моему телу — тараканы, жуки и прочая непонятная мерзость — и начали карабкаться по моему телу к носу, рту и ушам, будто направляемые чьей-то злой волей.
Несколько забрались в мой широко раскрытый рот до того, как я изо всех сил его закрыл, прикрыв нос и рот рукой. Я сжевал их с отвратительным хрустом, почувствовав на языке вкус крови. Оставшиеся твари направились к моим глазам и ушам, зарылись под одежду, чтобы вгрызться в плоть.
Я сохранял спокойствие около двадцати секунд, отмахиваясь от насекомых, лезущих в лицо, сделав несколько судорожных вздохов через слегка раздвинутые пальцы рук, а затем насекомые забрались между пальцев, в глаза и уши почти одновременно, и я издал полный ужаса крик. По моему телу разлилась жгучая агония, а рой все вгрызался и вгрызался в меня. Последней вещью, которую увидели мои горящие от боли глаза, было тело Тессы, сдувающееся как воздушный шар, по мере того как насекомые продолжали выходить из него, а у меня оставалась ещё секунда чтобы осознать, что она находилась в хранилище вместе со мной.
А затем мои ментальные щиты против боли начали трещать по швам по мере того, как я поддавался панике, и агония заставила меня упасть на колени, по пояс погрузив в сосредоточие злобы тысяч и тысяч крошечных ртов.
Я опустил свои руки вниз в отчаянной попытке нашарить ключ от терновых наручников, потому что без помощи магии я был бы подвергнут одной из самых отвратительных смертей, которую в силах представить, но мои руки будто были в огне, и я не мог нащупать чёртовы наручники и отверстия для ключей под слоями и слоями роящихся паразитов, которые, похоже, были преисполнены дьявольской решимости спрятать от меня путь к спасению.
Через несколько секунд рой заполнил мои ноздри и принялся жевать губы, а также заставил меня закрыть веки, либо потерять глаза, и даже так я чувствовал, как они поедают мои веки и грызут ресницы.
Меня обучали таким психическим приёмам, большую часть которых обычные люди не могли даже представить, не то что повторить. Я, не дрогнув, смотрел в лицо ужасу такого же калибра. Но не такому.
Я проиграл.
Мысль ускользнула. Боль хлынула через мои щиты. Ужас и отчаянное желание жить заполнили каждый
А уши наполнили голоса. Тысячи шепчущих голосов, шипящих непристойные, ненавистные слова, грязные секреты, ядовитую ложь и ужасающие истины на полусотне языков сразу. Эти голоса давили на меня, пробивались в мою голову, словно ледорубы, продалбливали дыры в мыслях и эмоциях, а я не мог сделать ровным счётом ничего, чтобы им помешать. Я чувствовал, как во мне зарождается крик, который заставит меня открыть рот, и его заполонят крошечные яростные существа, но знал, что сдержать этот крик уже не смогу.
А затем мне на темя опустилась широкая рука, и глубокий голос прогремел:
— Lava quod est sordium!
Свет проник сквозь мои закрытые веки, сквозь покрывающие их слои насекомых, и от моей макушки, от этой руки, начал распространяться неистовый жар. Он разливался, двигаясь не быстро и не медленно, и там, где он касался моей кожи, горячий, как кипяток, рой тут же исчезал.
Открыв глаза, я увидел Майкла, опустившегося на колени подле меня. В правой руке он сжимал Амораккиус, левая покоилась на моей голове. Глаза его были закрыты, а губы двигались, непрерывно произнося поток ритуальных слов на латыни.
Чистый белый огонь разлился по моему телу, и я вспомнил, когда видел нечто подобное в последний раз — когда-то давным-давно Майкла попытались избить вампиры, их обратил в головешки тот же самый огонь. Теперь, когда свет окутал меня, рой начал рассеиваться: верхние слои начали панически разбегаться, а нижние в это время испепелял огонь. Это было больно... но боль была жёсткая, очищающая и какая-то настоящая. Пламя охватило меня, а когда угасло, я уже был свободен, а рой рассеивался по хранилищу, просачиваясь в крошечные вентиляционные отверстия, рассыпанные по всему помещению.
Я поднял взгляд на Майкла, хватая ртом воздух, и наклонил голову вперёд. Какое-то время боль и страх ещё владели мной, и я не мог заставить себя пошевелиться. Я лежал и просто дрожал.
Его рука переместилась с головы на плечо, и он пробормотал:
— Господь Всемогущий, не оставь этого доброго человека и придай ему сил, чтобы справиться с невзгодами.
Я не почувствовал ничего мистического. Не было всплеска магии или иной силы, не было вспышек света. Только тихая и спокойная сила Майкла и искренняя вера в его голосе.
Майкл всё ещё считал меня хорошим человеком.
Я сжал покрепче челюсти, давя в себе рыдающие вопли, всё ещё пытающие вырваться из меня, и оттолкнул подальше эти крошечные, ужасные слова — голос Имариила, должно быть. Я заставил себя равномерно дышать, несмотря на боль и жжение на коже и в лёгких, несмотря на жгучие капли слёз и крови в моих глазах. И снова поднял щиты, отодвигая боль на безопасное расстояние. Они были шаткими, и некоторое количество боли просочилось сквозь них обратно на своё место, но я сделал это.