Грязные игры
Шрифт:
Она показала пальцем на одну из бутылок.
Ну а я выпью коньяку. — Коньяк в бокале не дает мне расслабляться до конца. Отпивая по глоточку, я каждый раз вспоминаю Меркулова.
Я налил ей вина, а себе коньяку из хрустальной бутылки. Мы взяли бокалы и сели на диван.
Давай выпьем за знакомство, — сказала она, подсаживаясь, может, даже немного ближе, чем я мог рассчитывать.
Ну разумеется. За что же мы еще могли пить? Конечно же, за знакомство.
Не думайте, что, оказываясь в таких ситуациях, я не испытываю никаких моральных мук. Испытываю, и еще какие! Одно меня оправдывает:
Только не думайте, что я расслабился окончательно. Хотя коньяк подействовал сразу.
Слово за слово — сценарий у таких встреч всегда один и тот же. Вскоре она уже страстно впивалась в мои губы, обнимая своими длинными руками и прямо-таки бесконечными ногами. Пальчики с острыми ноготками уже вовсю хозяйничали у меня под рубашкой, блузка ее уже была расстегнута, и под ней, конечно, ничего не оказалось...
Время от времени мы отхлебывали из своих бокалов, чтобы снова заняться друг другом.
И, уверяю вас, все бы закончилось совершенно логичным и естественным образом, если бы не одна странность, которая, к счастью, не ускользнула от моего внимания.
Когда мой бокал почти опустел, она на миг оторвалась от моих губ и спросила:
Турецкий, хочешь еще коньяку?
Стоп! Я ведь ей еще не успел сообщить свою замечательную фамилию.
А откуда ты знаешь мою фамилию? А? — спросил я, остановив свои пальцы, которые в данный момент расстегивали ее юбку.
Она чуть вздрогнула.
Ты же мне сам сказал, — томно ответила она, сама помогая мне избавиться от всех ненужных деталей своей одежды.
—Я? Я не говорил...
Не говорил? — хихикнула она. — Странно...
Черт, почему так кружится голова?
Не говорил. Откуда ты знаешь мою фамилию?..
Последние слова я произнес с трудом, потому что мой язык неизвестно от чего вдруг начал заплетаться. Неужели от полбокала коньяка? Не может быть...
Откуда? — улыбаясь, прошептала Наташа. — От верблюда, мусор сраный!
Сердце у меня в груди екнуло так, что чуть не выпрыгнуло наружу. Вот и оправдались все мои опасения. Но было поздно. Я попытался что-то сказать, но с удивлением обнаружил, что пошевелить языком не могу. То же самое произошло и с конечностями. Было такое чувство, что я внезапно лишился тела. Но мозг работал, глаза видели, уши слышали. Пока что, во всяком случае...
Увидев, что я не могу пошевелить и пальцем, Наташа резко встала и, усмехаясь, начала снова натягивать свою одежду. При этом она издавала своим очаровательным ротиком такие изощренные и сверхнеприличные ругательства, что по сравнению с ними беседы мужиков у пивной просто симпозиум литературоведов. Я, во всяком случае, еще такого не слыхал. И разумеется, воспроизвести не могу...
Смысл произнесенного сводился к тому, что я, мент поганый, хотел ее трахнуть, а теперь со мной рассчитаются «ребята». Что это за таинственные «ребята», она не объяснила...
Мое самочувствие между тем становилось все хуже. Голова наливалась свинцом, перед глазами плыли разноцветные круги, в ушах нарастал звон. Я уже давно понял, что эта стерва
Спокойно, спокойно! Сейчас, самое главное — это выяснить, кто она и зачем это сделала. С какой целью? Или сумасшедшая, или маньячка, или... Мозги работали все хуже и хуже, мысль плыла все медленнее...
Одевшись, Наташа взяла со стола телефонную трубку и потыкала пальцем в кнопки.
Але! Все готово. Отрубился. Еду. Да нет, будет дрыхнуть часа четыре, с-собака.
И она, глянув на меня, вышла из комнаты. Последнее, что я услышал, перед тем как провалиться в темноту, был голос Наташи. Она пела старую-престарую ресторанную песню «Посмотрите, ноги мои босы»...
16 часов 15 минут
Москва, больница Склифосовского
Ну вот, если так пойдет и дальше, через несколько дней мы вас выпустим. То есть выпишем.
Старый доктор сделал такой вывод после долгого осматривания и ощупывания Павла. Хотя сам Бородин теперь, после неудачного похищения, сомневался, стоит ли ему пока выписываться. Сейчас он лежал в палате, окна которой были забраны решеткой, у дверей поставили двух вооруженных автоматами милиционеров. Кровать специально стояла так, чтобы ее не видно было из окна. Пускали к нему теперь только по специальным пропускам. Так что здесь он чувствовал себя почти в полной безопасности.
«А дома? Не достанут ли они меня, когда я перееду домой?» — в сотый раз задавал он себе вопрос. И не находил ответа.
Кстати насчет квартиры. Норд сдержал свое обещание — весь урон, который он в свое время нанес Бородину, был возмещен. Квартира была полностью отремонтирована и обставлена, а в гараже стояли две новые машины. Но это не прибавляло спокойствия — раз тогда, год назад, Норд смог его достать, то почему бы теперь кому-нибудь другому не сделать то же самое?
Эти мысли не прибавляли Павлу Бородину положительных эмоций. То же самое можно сказать и о его воспоминаниях...
А к вам опять милиционер, — без энтузиазма сказал врач, — как вы себя чувствуете? Пригласим или прогоним?
Зовите, — сказал Бородин, — я себя прекрасно чувствую.
Вскоре в дверях появился Грязнов.
Сегодня лимит времени устанавливать не будем, — предупредил его врач, глядя через толстые стекла очков, —но и вы не перебарщивайте. Имейте совесть.
Ладно, — сказал Грязнов и подсел к Бородину. — Ну как поживаете?..
Это была пора самых напряженных тренировок. До финальной игры оставалось чуть больше недели. И хотя блестящие победы «Нью-Йорк вингз» в предыдущих матчах вселяли уверенность, нервы у всех были напряжены до предела. Кстати, надо сказать, успехи команды наложили свой отпечаток и на самого Норда. Он заметно подобрел, стал чаще улыбаться, причем не так, как раньше, хитро, одними уголками губ, а широко, весело. Он даже стал рассказывать анекдоты игрокам, а как-то раз пригласил всех на пати к себе в загородный дом.