Гуарани
Шрифт:
Сесилия глубоко вздохнула; ее красивые голубые глаза открылись и снова закрылись, ослепленные светом дня. Она провела рукою по розовым векам, словно стараясь отогнать этот затянувшийся сон, и ее ясный и нежный взгляд остановился на Пери. Вскрикнув от радости, она поднялась и села, с изумлением оглядывая окружавший ее шатер из листвы. Казалось, она вопрошала деревья, реку, небо. Но вокруг все было тихо, безмолвно.
Пери не решался заговорить. Он видел, что происходит в душе его сеньоры, и у него не хватало духу произнести первое
Наконец Сесилия опустила глаза, осмотрелась, увидела, что сидит в лодке, и, окинув быстрым взглядом широкое русло Параибы, медленно катившей свои воды меж лесистыми берегами, побелела как полотно.
Она посмотрела на индейца испуганными глазами, губы ее задрожали. Едва дыша от волнения, она заломила руки и зарыдала.
— Отец! Отец!
Индеец молча опустил голову.
— Погиб! И мать тоже! Все погибли!
Убитая горем девушка судорожно прижимала руки к груди. Вся сотрясаясь от рыданий, она упала, как отяжелевший от капелек росы цветок, и залилась слезами.
— Пери мог спасти только тебя, сеньора! — печально прошептал индеец.
Сесилия гордо вскинула голову.
— Почему ты не дал мне умереть вместе с ними? — воскликнула она в отчаянии. — Разве я просила меня спасать? Разве я нуждалась в твоих услугах?
На лице ее появилось выражение необычной для нее энергии, воли.
— Ты должен отвезти меня туда, где лежит тело моего отца. Место его дочери там… А потом — уходи! Ты мне не нужен.
Пери весь затрясся.
— Послушай, сеньора… — пробормотал он покорно.
Девушка окинула его таким гордым взглядом, что индеец умолк и, отвернувшись, закрыл лицо руками.
Из глаз его хлынули слезы.
Сесилия подошла к реке и, устремив глаза в ту сторону горизонта, где остался ее родной дом, опустилась на колени и долго, горячо молилась.
Она немного успокоилась; молитва принесла ей облегчение, наполнила ее сердце тихой кротостью, какую всегда дает надежда на жизнь за гробом, соединяющую тех, кто любил друг друга здесь, на земле.
Теперь она могла подумать о том, что случилось вечером. Она старалась припомнить все обстоятельства, предшествовавшие гибели ее семьи. Однако воспоминания ее обрывались на той минуте, когда, уже полусонная, она говорила с Пери вырывавшимися у нее из глубины души простыми словами:
— Лучше умереть, как Изабел!
Вспомнив эти слова, она покраснела. Когда она увидела, что в этом лесном безлюдье она одна с Пери — ее охватило какое-то беспокойство, какая-то смутная тоска, тревога, страх, причины которых она не могла понять.
Может быть, то было внезапное недоверие, гнев на индейца: зачем он спасал ее от гибели, одну из всей семьи?
Нет, дело было не в этом. Напротив, Сесилия знала, что несправедлива к своему другу, — он ведь совершил ради нее невозможное. Если бы не безотчетный страх, который овладел ею, она бы, верно, позвала его сама, чтобы попросить прощения
Девушка боязливо подняла глаза и встретила грустный, умоляющий взгляд Пери. Она смягчилась; она забыла обо всех своих страхах, и на губах ее появилась едва заметная улыбка.
— Пери!
Индеец снова задрожал, но на этот раз уже от радости. Он упал к ногам своей сеньоры, которая стала вновь такой же доброй к нему, какою была всегда.
— Прости Пери, сеньора!
— Это ты должен меня простить. Я обидела тебя! Но ты же сам знаешь: я не должна была покидать моего несчастного отца!
— Это он приказал Пери тебя спасти! — сказал индеец.
— Как это? — вскричала девушка. — Расскажи мне, друг мой.
Индеец рассказал Сесилии обо всем, что произошло в тот вечер, и довел свой рассказ до роковой минуты, когда весь дом взлетел в воздух от взрыва и превратился в груду развалин.
Он рассказал ей, как уговаривал дона Антонио де Мариса бежать вместе с нею и как фидалго отверг его план, сказав, что долг и честь требуют, чтобы он встретил смерть на своем посту.
— Бедный отец! — прошептала девушка, вытирая слезы.
Оба замолчали. Потом Пери закончил свой рассказ, упомянув о том, что дон Антонио крестил его и поручил ему спасти дочь.
— Так ты крестился?! — воскликнула Сесилия, и в глазах ее засветилась радость.
— Да, твой отец сказал мне: «Пери, ты теперь христианин, я нарекаю тебя моим именем!»
— Благодарю тебя, господи! — воскликнула девушка, сложив руки и поднимая глаза к небу.
Но, устыдившись этой радости, она закрыла лицо руками и вся зарделась.
Пери пошел собрать ей на завтрак сочных плодов.
Лучи солнца стали блееднее. Пора было плыть дальше чтобы, пользуясь вечернею свежестью, побыстрее добраться до селения гойтакасов.
Индеец робко приблизился к девушке.
— Что Пери теперь должен делать, сеньора?
— Не знаю, — нерешительно сказала Сесилия.
— Ты не хочешь, чтобы Пери отвез тебя в табу белых?
— Такова воля моего отца? Значит, ты должен ее исполнить.
— Пери обещал дону Антонио доставить тебя к его сестре.
Индеец спустил лодку на воду. Когда он взял девушку на руки, чтобы перенести ее в лодку, она в первый раз почувствовала, что сердце его бьется совсем близко.
Вечер был восхитительный: заходящие лучи солнца, просачиваясь сквозь листву деревьев, бросали золотистые отблески на белые цветы, которыми был усеян берег реки.
Воркованье горлиц доносилось из чащи леса; ветерок, теплый от испарений земли, был напоен ароматом полевых цветов.
Лодка заскользила по поверхности реки и легко, как речная цапля, понеслась вниз по течению.
Пери сидел впереди и греб.
На дне лодки, на ковре из листьев, которые разостлал Пери, полулежала Сесилия; погруженная в свои мысли, она вдыхала запахи прибрежных растений, запах свежего воздуха и воды.