Губительница душ

фон Захер-Мазох Леопольд

— Как ты это узнала? — в ужасе вскричала умирающая, схватив Эмму за руку. — Разве он приходил сюда?.. Ты его видела?.. Он является мне, когда я остаюсь одна в комнате…

— Тот, которого вы убили…

— Я вижу, что ты узнала мою тайну… Да, я убила его… а он приходит и рассказывает мне такие ужасы, которых я и слушать не хочу… Он, как дым, поднимается из-под земли и растет… растет до самого неба… Вот он стоит передо мной, этот великан… на груди у него сияет солнце… нет, это не солнце, а глубокая рана… из нее течет горячая кровь… целое море крови… она поднимается… душит

меня… Ай!!! — в ужасе закричала больная и повалилась на подушку, закрывая лицо руками.

— Раскайтесь, пока еще есть время.

— Боже мой, да ведь я молилась и каялась всю мою жизнь!

— Принесите себя в жертву.

— Себя?!

— Да… кровь за кровь, жизнь за жизнь!

— Нет! Это выше моих сил!.. Я не хочу умирать!

Эмма совершенно хладнокровно вынула из кармана пузырек, вылила жидкость в рюмку, подала ее больной и сказала:

— Вот вам лекарство.

Госпожа Замаки привстала, недоверчиво взглянула на сестру милосердия и спросила дрожащим голосом:

— Я должна это выпить? Что налили вы в эту рюмку?

— Лекарство.

— Нет, это яд!

— Да вы с ума сошли!

— Дитя, кто приказал тебе отравить меня?

— Примите это лекарство.

— Не хочу! Никто не смеет меня заставлять! — и больная разразилась диким, неестественным хохотом.

— Я смею! — возразила Эмма.

Между палачом и его жертвой началась отвратительная, немая борьба. Напрасно несчастная звала на помощь, никто не слышал ее стонов. Эмма запрокинула ей голову на подушку, ловко раздвинула пальцем стиснутые зубы, влила жидкость в рот и тотчас же зажала его носовым платком.

— Я твоя спасительница, — с надменной самоуверенностью проговорила она, — бедная грешница, я указала тебе путь на небо!

Ответом на эти слова было предсмертное хрипение, и несколько минут спустя госпожа Замаки скончалась. Эмма встала на колени возле кровати и начала громко молиться.

— Господи! — взывала она. — Сжалься над этой грешницей, отпусти ей прегрешения и помилуй всех нас, рабов Твоих!

Потом она вышла в сад для того, чтобы зарыть в землю пузырек и рюмку и на обратном пути повстречалась с Сергичем.

— Ну что? — спросил он. — Она уже умерла?

— Да, — отвечала Эмма, — но не добровольно, она долго боролась со мной.

— Милосердый Господь примет ее смерть как искупительную жертву за ее грехи.

— Теперь мне можно будет уехать отсюда?

— Нет, вы останетесь при покойнице до моего возвращения.

Купец ушел, а Эмма, вернувшись в дом, заперла спальню на ключ, положила его в карман, прилегла на диване в гостиной и заснула крепким сном, с невинной, ангельской улыбкой на устах. Утром ее разбудил Сергич, приехавший получать наследство в качестве попечителя братства. Вслед за ним внесли гроб. Прислуга была удалена от покойницы под благовидным предлогом, что зараза может распространиться; Эмма своими руками уложила умершую в гроб и его тут же наглухо заколотили. Местные власти за деньги выдали разрешение похоронить госпожу Замаки в тот же день ввиду заразного свойства болезни, от которой она умерла.

— Сегодня вы еще не уедете отсюда, милая барышня, —

возвратясь с похорон, сказал купец своей сообщнице. — У вас будет дело здесь поблизости, быть может, даже нынешней ночью.

— Какое дело?

— Вы знаете студента, который ухаживает за еврейкой, его зовут Пиктурно. Возлюбленная назначила ему свидание в шинке, на киевской дороге. Этот дом и все имение покойницы принадлежат теперь нам, прошу вас распоряжаться здесь в качестве хозяйки. Я велю прислуге исполнять все ваши приказания.

— Но не могу же я в этом костюме ехать в шинок.

— Не снимайте этого платья, пока вы здесь, а в шинке вы найдете другое, об этом мы уже позаботились. Теперь прощайте. Да благословит вас Бог. Наш апостол будет вами очень доволен.

Долго ходила Эмма взад и вперед по пустым, мрачным комнатам. Изредка до слуха ее доносились из кухни звуки заунывной песни. К вечеру на дворе поднялась страшная метель. Тревожное, в высшей степени неприятное чувство овладело молодой девушкой: она вздрагивала при малейшем шорохе, ей беспрестанно чудились стоны и хрипение умирающей. Наконец она не выдержала этой пытки, позвала кучера и велела ему оседлать лошадь.

«Что за причина, — подумал старик, — больничная сиделка вздумала кататься верхом, да еще в такую непогоду», — но, тем не менее, исполнил данное ему приказание. Застоявшаяся в конюшне молодая горячая лошадь испугалась скрипа отворяемых ворот и с места галопом помчала бесстрашную наездницу в темный сосновый бор.

Ветер бушевал с необыкновенною силой, снег валил хлопьями, но Эмма не обращала на это внимания — она продолжала свой путь по незнакомым тропинкам и вскоре выехала на большую дорогу. Между тем, метель утихла, на небе ярко засверкали звезды. Но тут новая, неожиданная опасность заставила ее содрогнуться: вдали показалась стая волков. Один из них перепрыгнул через овраг, и она почувствовала, как под ней затрепетала лошадь. Но Эмма не растерялась: она выхватила револьвер, выстрелила в хищника и бешеным галопом помчалась вперед по дороге.

Волки погналась за ней, оглашая воздух хриплым воем. Но вдали, за обнаженными тополями, уже виднелась усадьба села Машкова, и вскоре Эмма благополучно добралась домой. Соскочив на землю, она потрепала лошадь по шее и передала ее старику кучеру.

Войдя в комнату, она сбросила с себя промокшую шубу, с наслаждением вытянулась на диване и задремала. Легкий стук в окно разбудил ее.

— Кто там? — спросила она, поспешно отворив форточку.

— Это я, милая барышня.

На дворе стояла молодая еврейка с отвратительной лукавой улыбкой на губах.

— Я приехала за вами, — прибавила она, — одевайтесь поскорее: моя повозка стоит на улице, я не войду к вам в дом.

XVI. Спасенная душа

Ночь была темной, несмотря на то, что все небо было усыпано звездами. С трудом подвигалась вперед обтянутая холстом повозка: колеса глубоко врезались в рыхлый снег, усталые лошади едва переставляли ноги.

— Не подозревает ли он чего-нибудь? — спросила Эмма у еврейки, продолжая начатый разговор.