Губительница душ
Шрифт:
Когда Солтык вошел в гостиную, Эмма Малютина была уже там, и хозяйка дома тотчас познакомила их. Но начинало смеркаться, а лампы еще не зажигали, так что граф не мог рассмотреть ее черты. Он только внимательно прислушивался к звуку ее голоса и этот голос казался ему знакомым.
Наконец гостиную осветили, и чудная девушка предстала перед его взором во всей красоте. На ней было черное бархатное платье, отделанное белым кружевом, роскошные волосы были гладко зачесаны назад и копной лежали на затылке. Благородная простота этого наряда придавала ей неотразимую прелесть. Она разговаривала с Анютой. Случайно
— Вы сдержали свое слово, — чуть слышно произнес граф, подойдя к Эмме.
— Пользуюсь случаем, чтобы еще раз поблагодарить вас за услугу, — отвечала красавица, протягивая ему руку.
В эту минуту к ним подошел иезуит.
— Слышали ли вы, граф, об ужасном происшествии в Каменец-Подольске? Там в лесу нашли наполовину сожженную на костре молодую женщину.
— Ах, какой ужас… Кто же виновники этого преступления? — раздалось со всех сторон.
— Полагают, что это дело рук секты, так называемых «Небесных посланников, или парадизиаков».
— Вам известно что-нибудь о них? — спросила Огинская.
— Я слышал кое-что, — отвечал патер Глинский.
— Расскажите же нам! — вскричала Анюта.
— Все, что вы знаете! — прибавила Генриетта.
— Это таинственная секта, члены которой убивают своих ближних во имя Бога Живаго. До сих пор полиции не удалось передать в руки правосудия ни одного из ее приверженцев.
— Не выдумка ли это? — спросил Солтык.
— Нет, граф, ужасные доказательства ее существования обнаруживаются почти ежедневно. Она сродни известной индийской секте душителей. Догматы их верования основаны на том, что мы живем на этом свете для искупления своих грехов и только те из нас попадут в царство небесное, которые окончат жизнь добровольной мученической смертью. Но и это еще не все. Мнимые благодетели рода человеческого стараются завлечь в свои сети некоторых, заранее намеченных ими личностей, и, если те не пожелают добровольно принести себя в жертву, они без церемонии убивают их во имя Божие, обещая за то отпущение грехов. Кроме того, они подвергают своих жертв ужасающим пыткам, и когда несчастные мученики, истощенные невыносимыми страданиями, начинают молить о смерти, их укладывают на жертвенник перед изображением распятого Спасителя и жрец или жрица из секты умерщвляют их во славу Божию.
— Это невероятно! — воскликнул Сесавин.
— Поверьте, что я не грешу против истины, — подтвердил иезуит. — В этой секте, как и в большинстве русских сект, например, у духоборов, беспоповщины и других, женщины играют заглавную роль и представляют три различных типа: во-первых, кающаяся грешница или добровольная мученица, подвергающая себя истязаниям в надежде на отпущение грехов; затем, так называемая, «спасительница душ», заманивающая грешников в свои сети; и, наконец, жрица, хладнокровно вонзающая нож в неповинную жертву. Самая опасная из них — «спасительница душ», потому что она скрывается под маской светской дамы, и мы не подозреваем об ее присутствии среди нас.
При этих словах Анюта инстинктивно взглянула на Эмму, которая, казалось, равнодушно слушала иезуита. Но после слов о «спасительнице душ» она устремила на оратора такой взгляд, что невинная
Никто из присутствующих ничего не заметил, но на Анюту увиденное произвело неизгладимое впечатление. Она вдруг вспомнила, что Казимир Ядевский знаком с Эммой Малютиной, и сердце ее замерло от ужаса.
XXIII. Куда?
— Наконец-то я застал тебя дома! — воскликнул Казимир, входя однажды вечером в гостиную Эммы. — Ах, как давно мы с тобою не видались!.. За что ты меня так наказываешь? — прибавил он, становясь перед ней на колени и покрывая ее руки горячими поцелуями. — Где ты была? Вероятно, у новых друзей, которые для тебя дороже, чем я!
— Мы не виделись всего один день, — улыбнулась девушка.
— Нет, три дня, они показались мне тремя годами!.. Вечностью!
— Ты все преувеличиваешь… Я навестила свою больную приятельницу и отдала визит Огинским.
— Так ты у них бываешь?.. Желал бы я знать, с какой целью они с тобою познакомились? Чего они от тебя хотят?
— Решительно ничего… Да если бы у них и была какая-нибудь предумышленная цель, то поверь, я сумела бы ее разгадать. Неужели ты сомневаешься в твердости моего характера?
— Нисколько… Я и сам не знаю, почему это меня так тревожит… Ты, вероятно, уже познакомилась с Солтыком?
— Разумеется!
— И он произвел на тебя сильное впечатление?
— Ни малейшего… Да встань же, сделай одолжение, сюда может войти тетушка или кто-нибудь из посторонних, а ты стоишь передо мной на коленях.
— Какая ты красавица, Эмма! — воскликнул Ядевский, садясь возле нее на стул.
Действительно, девушка в эти последние дни расцвела, как майская роза. Неудивительно: впервые в жизни она была влюблена. Это чувство оживило ее, придало всему ее существу еще большую прелесть. Теплая, напитанная запахом цветов атмосфера комнаты, слабый свет лампы под зеленым абажуром, белое платье с голубыми бантами, хорошенькие ножки в голубых бархатных туфлях — все это производило на влюбленного юношу чарующее впечатление. Долго любовался он красавицей и наконец спросил:
— Любишь ли ты меня?
— Люблю, — отвечала Эмма тоном, уничтожавшим всякое сомнение, — тебя одного, и никого никогда больше любить не буду.
— Дорогая моя, ты согласна стать моей женой?
— Да… но не теперь, а со временем.
— Почему же?
— Для супружеского счастья недостаточно одной любви… быть может, мы не сойдемся характерами… А чтобы изучить друг друга, потребуется немало времени. Нельзя, закрыв глаза, броситься в бурный водоворот жизни. Он увлечет нас, а куда?.. Этого мы не знаем.
— Куда? — в раздумье повторил Казимир. — Это и есть главная загадка человеческой жизни. Я не ошибусь, если скажу: в могилу! Не правда ли?
Эмма вздрогнула и побледнела.
— О, нет! — с трудом произнесла она, и губы ее задрожали. Казимир обнял ее за талию, и она прибавила чуть слышно: — Прошу тебя, не прикасайся ко мне.
Юноша в изумлении взглянул на нее, как бы желая разгадать, что значат эти слова, но это ему не удалось. Эмма поспешила переменить тему разговора.
— Я еду завтра верхом в село Мешково, — сказала она, — не проводишь ли ты меня?