Гуд бай, стервоза!
Шрифт:
Я сидел в своей комнате и разговаривал с ним по мобильному. Я решил, что лучше сообщить ему по телефону о том, что я иду на бал. Новость-то была сокрушительная… хотя теперь я понял, что, возможно, не нужно было тянуть до вечера перед самым балом, чтобы сказать ему об этом. Когда я услышал, как Норри разозлился, я постарался представить, а как бы мой отец повел себя на моем месте? Он бы, пожалуй, признал, что друг имеет право расстроиться, и счел его чрезмерную эмоциональность приемлемой в данных обстоятельствах.
— Слушай, —
— Расстроен?! Сказать, что я р-р-растроен, это ничего не сказать, скотина! Ты нас к-к-кинул, а теперь в-ведешь себя как п-п-последняя сволочь!
— Ладно, но ты не мог бы не повторять все время слова «скотина» и «сволочь»?
— С-с-слушаюсь, мистер б-б-будущий адвокат, — сказал Норри.
Чем больше он расстраивался, тем больше заикался. Он был нашим ударником в группе и обычно не впадал в ярость. Слушая его сейчас, я испытывал то же, что человек, впервые наблюдающий чей-то приступ аллергии.
— И ч-что ты собираешься делать дальше, уд-д-даришь меня своим кейсом? Дашь мне пощечину р-ручкой в белом м-м-манжете?
— Норри, успокойся.
— Ты г-говорил мне, что обо всем позаботишься, — выплюнул он. — Ты об-б-бе-щал, что п-проблем не б-б-б…
— Проблем не будет, — сказал я, — понял?
— Не заканчивай за меня п-предложения!
— Прости.
— А эта т-твоя го-го-го…
Я услышал, как он громко вздохнул, пытаясь успокоиться.
— Гоби сама-то хочет идти на этот б-б-бал?
— Дело не в этом, — сказал я.
Он взбесился.
— З-з-знаешь, ты совершенно прав, дело не в этом, а в том, что ты и с-с-слова не можешь сказать своему папочке. Даже когда это по-настоящему важно.
— Придурок, — сказал я, — заткнись уже.
— Я н-не знаю, п-почему тебя вообще в-волнует все это, потому что через шесть л-л-лет ты станешь аб-б-бсолютно таким же, как…
— Не говори этого.
Что-то внутри меня похолодело.
— Я никогда не стану таким, как он.
— С-с-скажи это самому себе, приятель.
И потом он вдруг добавил:
— Т-ты даже не д-дождался последней репетиции.
— Мне надо было работать.
— Ну, естественно.
Хватит, решил я.
— Во сколько репетиция?
— В десять часов.
— Я успею.
— Вот скотство! Что ты с-собираешься делать? Вернуться домой бегом, вытолкнуть ее из м-м-машины, схватить гитару и рвануть в город?
— Нет, — сказал я.
Вообще-то мой план был почти таким.
— Я возьму гитару с собой.
— К-куда? Засунешь ее в багажник «Ягуара»? Да ты же сам мне говорил, что боишься даже открывать его, из-за какого-то там замка.
— Чтобы ты знал, — сказал я, — это чертовски хитрый замок, он вообще редко встречается. Ты читал журнал «Консьюмер Репорт»? Сломаешь такой замок — новый потом не закажешь, а закажешь — так будешь ждать до старости.
Норри фыркнул. Буря миновала, силы его иссякли.
— Ты действительно подставил нас, Перри.
— Я же сказал, что обо всем позабочусь?
Я вернулся к себе в спальню и закрыл за собой дверь. Теперь я говорил тише.
— Послушай, как только мы с Гоби приедем на бал и она увидит, что делать там абсолютно нечего, она не захочет там оставаться. Я в этом уверен. Я позабочусь о том, чтобы к девяти часам вечера она захотела уехать. Я отвезу ее домой, быстро переоденусь, у меня останется еще куча времени. Договорились?
На том конце трубки повисло молчание. Мы с Норри вместе играли на гитарах, вместе писали песни и слова к ним. Шесть лет под разными именами. Сначала название группы было «Тенеси Джеди», потом мы назывались «Робот Малибу», затем к нам присоединились Саша и Калеб, и мы стали называться «Локер Рум Булиз», «Диалобс», «Скинфлип», «Барни Раббл» и — несколько недель — «Барнсуоллоу». Я согласился, чтобы группа называлась «Червь», потому что это было наименее идиотское из всех названий.
— С-с-советую тебе прийти, — сказал Норри тихо, — я серьезно. Туда как-никак л-люди придут, реальные люди.
— Да я тебя умоляю, — сказал я.
— А вот этого не надо, — сказал он. — Не веди себя так, будто тебе плевать, Перри, потому что я тебя хорошо знаю. Мы дружим с четвертого класса, чтоб ты знал.
— Я приеду, — сказал я, добавив в голос большей уверенности, чем у меня было, и нажал отбой.
Внизу мама, папа и Энни ждали меня на примерку смокинга. Папа устроил целое представление, вручая мне ключи от «Ягуара». А мама протянула мне коробку с цветочным букетиком, который я должен был приколоть Гоби на платье.
— Боже мой, — Энни прикрыла ладошкой рот и захихикала. — Ты похож на полного придурка.
— Заткнись, — сказал я, — и не говори «Боже мой».
— Это было просто восклицание, я ничем не хотела обидеть Господа.
— Прекрати, Энни, — сказала мама, — твой брат настоящий красавец.
— Да ладно, мам, я тебя умоляю. Он похож на «ботаника».
— Помню я свой первый бал… — произнесла мама.
И тут, похоже, она действительно принялась вспоминать свой первый бал и наконец-то замолчала.
Что-то скрипнуло, и я услышал, как Гоби спускается вниз по лестнице. Когда она оказалась внизу, она посмотрела на меня, а мы все уставились на нее.
Мама первой обрела дар речи.
— О, Гоби, — сказала она, — ты выглядишь… очень мило.
Гоби по-прежнему смотрела на меня, и я старался придумать, что же сказать ей. Но земля уходила у меня из-под ног, и все, что я мог придумать, было: «Нет! Только не это!»
Я повернул голову и встретился взглядом с мамой. Наверное, из-за того, что она помогла мне выбрать смокинг, я надеялся, что она и Гоби поможет выбрать платье для бала.