Гуд бай, стервоза!
Шрифт:
— Ты закончил?
— Да.
— Хорошо. Мама отведет тебя завтра на примерку смокинга.
Его рука опустилась в карман, и он протянул мне стодолларовую купюру:
— Мне кажется, будет правильно, если после этого в знак признательности ты пригласишь ее на ужин.
— Оставь себе, — огрызнулся я, — у меня есть собственные деньги.
— Да, разумеется, — сказал он с улыбкой и пошел поднимать ключи от машины, брошенные мной. Я так и остался стоять.
* * *
Я
Через пару этажей лифт остановился, и внутрь вошла высокая элегантная женщина в костюме и с легким портфелем в руке. Она негромко разговаривала по мобильному телефону. Ей было слегка за пятьдесят, волосы каштановые, заколотые сзади так, что открывалась тонкая шея без единой морщины, лебединая шея. Я не сразу понял, что стою рядом с самой Валери Стэтхэм, одним из партнеров фирмы, — той самой Валери Стэтхэм, которая, возможно, напишет мне рекомендательное письмо в приемную комиссию Колумбийского университета.
Однажды, несколько недель назад, я проходил мимо ее углового офиса и мельком взглянул на Манхэттен. Вид на Манхэттен, как известно, есть лишь у избранных. Тех, кто занимается наиболее высокими достижениями человечества.
Она, должно быть, тоже узнала меня, потому что, закончив телефонный разговор, обернулась и оглядела меня с головы до ног.
— Ты сын Фила Стормейра, так ведь?
— Да, — сказал я, — то есть да, мэм.
Я протянул ей руку для рукопожатия. Я понимал, что и лицо, и уши у меня все еще горят после ссоры с отцом.
— Перри.
Она пожала мне руку.
— Ты подрабатываешь здесь клерком?
— Да так, помогаю понемногу. Я еще учусь в школе.
— Заканчиваешь в этом году? Какие у тебя планы?
— Надеюсь, Колумбийский университет. Юриспруденция.
— Вот как? — Она приподняла одну бровь. — Ты всю жизнь мечтал об этом?
— Сколько себя помню.
— Хорошо. Я всегда говорю людям: если вы не мечтали об этом всю Жизнь, займитесь чем-нибудь другим.
Она пожала мою протянутую руку, затем перевернула ее ладонью вверх, словно гадалка. Она внимательно рассмотрела и даже потрогала мозоли на подушечках моих пальцев.
— И давно ты играешь, Перри?
— Простите, мэм?
— Давно играешь на гитаре? Твои пальцы… Мозоли, как у тех, кто давно играет. Я думаю, ты из них.
Я покраснел без видимой причины, потому что вроде бы краснеть-то было не из-за чего. Разве что из-за того, что она держала меня за руку и смотрела мне прямо в глаза. Но осознание того, что я краснею, заставило меня взять себя в руки.
— Да, пожалуй, с пятого класса.
— Я встречалась с парой гитаристов, когда училась в колледже. Можно даже сказать, прославилась этим в Оберлине.
Она улыбнулась, и я заметил, что губы у нее накрашены блеском в тон естественному
— Так ты хороший гитарист?
— В смысле?
— Хорошо играешь на гитаре?
— Я играю в группе, которая называется «Червь». Мы выступаем на днях в «У Монти» на авеню А.
Прежде чем я смог остановиться, я выпалил:
— Можете прийти и сами послушать.
— В смысле?
— Я включу вас в список приглашенных, — сказал я.
— Давненько я не бывала на авеню А.
Лифт звякнул, двери разъехались, и мы оказались в холле на первом этаже.
— А когда будет концерт?
— В воскресенье в десять вечера, но мы обычно начинаем немного позже.
Валери слегка подтолкнула меня плечом.
— Очень жаль. Я пробуду здесь всю ночь.
— Здесь, в офисе?
— Партнерам приходится работать до последнего пота, Перри.
Она подмигнула мне и посмотрела таким взглядом, который я не смог бы описать, да и не вполне понял.
— Спроси у своего отца.
Я вышел и остановился. Я смотрел ей вслед, как она пересекла мраморный холл, прошла мимо фонтана, стуча каблуками, и оказалась на улице. Сквозь стекло я видел, как она вышла на Третью авеню, и тут за спиной послышалось знакомое хихиканье.
— Этого винца тебе не пригубить, сынок.
Я обернулся и увидел Руфуса, шестидесятилетнего охранника. Он стоял за стойкой на входе. Работал он обычно с шести вечера до шести утра, четыре дня через четыре, и здание офиса было ему как дом родной.
— Эй, — сказал я, — что она там говорила о моем отце?
— Брось, сынок, зачем ты меня-то об этом спрашиваешь?
Он развернул перед собой газету «Таймс», так что теперь я мог видеть только его синюю фуражку.
— Я вообще ничего не слышал.
— Да брось, я серьезно, Руфус.
Газета немного опустилась, и теперь я смотрел ему в глаза, в очень наблюдательные глаза.
— Серьезно? Этот мир — смешное место, и чем дольше ты в нем живешь, тем смешнее он становится. Поверь, это правда.
Он взял со стойки большую кружку и протянул мне.
— Хочешь кофейку? Выглядишь так, что тебя хочется подбросить до дома.
— Нет, спасибо. Мне пора.
Он посмотрел на свои часы.
— А не рановато ли?
— Я уже закончил.
— Зонтик есть?
— Да на небе ни облачка!
— Как скажешь.
Пройдя три квартала от Пенн Стейшн, я услышал первые раскаты грома над небоскребами. К тому времени, как я добрался до станции, я вымок до нитки.
3
Опишите себя одним прилагательным и объясните, почему вы выбрали именно это прилагательное.
Университет Принстон
— Сволочь! — выпалил Норри, мой лучший друг. — Какая же ты сволочь!