«Гудлайф», или Идеальное похищение

Скрибнер Кит

Финансовый стресс чуть было не разрушил их брак, когда они жили в Вэйле. Коллин тогда работала за комиссионные у агента бюро путешествий — заказывала номера в гостиницах, и ее доходы были нерегулярными, а порой совсем скудными. Тео тоже работал за комиссионные в качестве советника по финансовым вопросам и приносил в дом даже меньше, чем она. У них остались долги за Хилтон-Хед, которых не смогло покрыть банкротство, к ним добавились счета за больницу, когда заболела Тиффани, потом за ее лечение дома. Сколько же они задолжали? Когда они покинули Хилтон-Хед, они знали приблизительную цифру, но с тех пор… Тут можно было только догадываться. Плата за учебу Брука. «Форд-эксплорер». Проценты по кредитным карточкам. Вместе у них на двоих двадцать три карточки. Или двадцать шесть. Десять или пятнадцать отправились в корзину для пожертвований, остальные давно просрочены. Вероятно,

они задолжали пятьсот или даже шестьсот тысяч долларов.

Но они снова начинают все сначала, и когда она напомнила себе, что мистер Браун в порядке, что она сделала все возможное, чтобы позаботиться о нем, ее охватило такое же возбуждение, какое она испытывала в первый год их жизни в Хилтон-Хед. Тео занялся бизнесом в «Инсайдерах», а Коллин осуществляла роль творческой вдохновляющей силы: они вместе строили свою мечту. Дизайн интерьера был ее первой настоящей любовью. Но потом бизнес Тео пошел ко дну, и они попытались начать все сначала в Вэйле. И года не прошло, как их выгнали из квартиры — это был тот самый год, когда стала рушиться их семейная жизнь, — и с двумя детишками им пришлось ехать в машине тридцать девять часов из Вэйла прямо в Лудлоу, таща с собой обломки своего брака в пропылившуюся комнату, где Тео жил мальчишкой.

— А это правда, — спросил Малкольм, — что Брук работает на республиканцев?

— Брук — очень способный молодой человек, — откликнулся Тео. — Послушайте, я потерял свой небольшой бизнес, я знаю, как это трудно. Программа демократов — «поможем рабочему» — была тогда великолепна. Но теперь все начинается по новой — «поможем меньшинствам», — и где же это все остановится? Парнишка вроде Брука трудится изо всех сил, основной предмет специализации у него — бизнес, но ведь он — тот самый, наводящий на всех ужас, белый мужчина. Агентство по налогам и сборам обчистило нас до нитки. Дважды. Через три года Брук не сможет найти работу.

И тут вдруг Коллин обнаружила, что произносит «Извините, я на минутку» и осторожно проходит за спиной Тео, потом — через гостиную, где застоялся запах пепельниц и собаки. Она ничего не слышала, только чувствовала: тихие, захлебывающиеся звуки, которые издавала ее дочь. Коллин была уверена, что сейчас их услышит. Те самые звуки, которые она слышала в Вэйле и не обращала на них внимания, боясь откровенного разговора с Тиффани, и дождалась, что ее единственная дочь чуть не умерла. Боясь, что все, что она скажет, только осложнит ситуацию. Однако теперь недостаток уверенности в себе стал для Коллин всего лишь пережитком прошлого. Она вела журнал личного развития в области уверенного поведения. Она научилась говорить «Нет», не испытывая при этом чувства вины. В лаборатории «Гудлайф» ее готовили к чувству ответственности, неотъемлемо сопутствующему богатству, готовили к тому времени, когда ее высказывания и поступки будут восприниматься всерьез, когда Чад Стёрджен станет и в самом деле вести репортажи о влиянии Коллин Волковяк на общественную жизнь.

Дверь в ванную была закрыта. Взявшись одной рукой за ручку двери, подняв другую, чтобы постучать, Коллин остановилась и прислушалась. Не было слышно ни звука. Тиффани так мало съела. Коллин не станет врываться без спросу, она относится к дочери с уважением. Она спиной, не поворачиваясь, отошла назад, в гостиную, села на подлокотник дивана — его серебристо-серая буклированная обивка была такой грубой, что казалось, узелки букле укреплены стальными опилками — и стала ждать Тиффани, чтобы поговорить с ней как мать с дочерью, но к тому же еще и как женщина с женщиной. Откровенный разговор с дочерью на такую щекотливую и эмоциональную тему требовал уверенности в себе. Лаборатория «Гудлайф» дала Коллин необходимое сырье, вдохновение для того, чтобы обрести личную энергетику — энергетику, которая начинала угрожать власти ее мужа. Она и сейчас могла слышать его тогдашние высказывания за обеденным столом о многодетных матерях, сидящих на государственном пособии и раскатывающих в «кадиллаках». У них была масса причин уехать из Вэйла, но одной из них вовсе не был предполагаемый нервный срыв Коллин. Фактически Коллин уже подошла почти к самому рубежу идеального плана продаж продуктов «Гудлайф» — она тогда входила в гостиные возможных покупателей со своей демонстрационной доской, чемоданчиком с образцами и со своей личной энергетикой. Она тогда уже начинала что-то такое, что принесло бы в дом и деньги, и престиж, а Тео чувствовал себя не очень комфортно из-за того, что жена добивается всего этого без его помощи, в одиночку.

Она даст Тиффани еще одну минуту. Коллин дергала узелки диванной обивки. В

прошлом, как она теперь понимает, она совершила несколько ошибок в отношениях с Тиффани. В Хилтон-Хед она была поглощена заботами о трудной меблировке дома и об их бизнесе — «Дизайн и внутренняя отделка». Она и тогда понимала, что уделяет детям гораздо меньше времени, чем следует. Как-то раз, почувствовав себя виноватой, она экспромтом купила Тиффани пару джинсов. Тиффани тотчас же выпрыгнула из своих шортиков и натянула обнову, но это были модельные джинсы, скроенные не для двенадцатилетней девочки, еще по-детски пухленькой, так что Тиффани не смогла их на себе застегнуть. И когда они обе смотрели в большое овальное зеркало, висевшее на стене в спальне Коллин и Тео, Коллин произнесла: «Ты для них слишком крупная». Она не сказала «толстая». Она только хотела сказать, что джинсы малы и их нужно будет обменять на другие, но это было сказано неосторожно. Ее так захватил их бизнес, что она забыла, зачем так стремилась к успеху — чтобы обеспечить лучшую жизнь своим детям. Тиффани выбежала из спальни родителей в слезах и не желала разговаривать с матерью о своей фигуре целых три года, пока не оказалась в группе больных, проходящих в Вэйле курс лечения от анорексии.

А теперь, через полтора года, Тиффани уедет в колледж, и если к тому времени не вылечится, она окажется без всякой поддержки. У нее ни на что не хватит сил. Она потерпит крах. Это несправедливо. Она заслуживает того, чтобы начать в колледже новую жизнь. Она станет изучать французский, как когда-то сама Коллин, историю искусств, научится танцевать. А может быть, она станет изучать основы бизнеса и вместе с Коллин откроет некоторые районы Франции для продуктов «Гудлайф». Ей не придется заботиться о деньгах. У нее будет выбор. Коллин и Тео обеспечат своим детям и достаток, и стартовую площадку для дальнейшей жизни. Коллин и Тео Волковяк зарабатывают себе место среди крупнейших бизнесменов Америки. Таких как Трампы, Лакокки, Перо, Тед Тернер и Джейн Фонда, основатели фирмы «Гудлайф», Сэмюэл Андерсон и Керк П. Барнс — как все эти великие американцы. Интересно, сколько людей знают имя главного врача отделения хирургии мозга в Медицинском центре Нью-Йоркского университета? Или имя прошлогоднего лауреата Нобелевской премии по… да по чему угодно?! Мы вернулись в те времена, когда деловые люди, те, которые реально создавали Америку, пользовались реально заслуженным уважением.

Коллин тихонько постучала в дверь ванной, потом стукнула посильнее. У ее дочери будут все преимущества богатства и престижа. Возможно, она станет учиться в Принстонском университете.

— Тиффани, — сказала она, повернув ручку и толчком открывая дверь. Если они там, в Принстоне, приняли Брук Шилдс, то, уж конечно, они не смогут не принять единственную дочь Коллин Волковяк. «Жизнь — это соревнование, — учили ее в лаборатории „Гудлайф“, — невозможно ничего выиграть, если в это соревнование не вступить».

Тиффани вытирала руки.

— Я же сказала — я здесь!

— Солнышко, ты не…

Тиффани протиснулась мимо матери, обернулась в дверях:

— Выращиваю здесь, в ванной, коноплю? Ни в коем разе. Я не выращиваю коноплю в ванной, мам.

Почему дочь препятствует общению, ставит всякие блоки?

— Знаешь, солнышко, те джинсы от Глории Вандербильт, сто лет тому назад… — заговорила Коллин, не сдержав эмоций. — Это была целиком моя вина.

Сквозь спутанную завесу белокурых волос Тиффани смотрела на мать.

— О чем это ты тут толкуешь?

— Они просто были не того размера.

Тиффани возвела очи к небу.

— Тебе надо больше бывать на воздухе, — посоветовала она, отвернувшись и уходя прочь.

Коллин принюхалась к воздуху над унитазом. Осмотрела чашу унитаза, его края, но не обнаружила ничего подозрительного. По привычке распылила в туалете спрей «Попурри-Глейд». И села на крышку унитаза.

Если она не способна поговорить по душам с собственной дочерью, как сможет она принять на себя роль богатой и влиятельной женщины из высшего общества? Возможно, она не готова к тому, чтобы вскоре занять в нем видное положение? Она всегда мечтала поехать во Францию, там усовершенствоваться и внешне и внутренне и, вернувшись домой, произвести огромное впечатление, показав всем, какой более искушенной, более богатой и мудрой она стала. Однако сейчас, когда туман от «Попурри-Глейд» вокруг нее рассеялся, ей вдруг стало ясно, что такое изменение к лучшему в ее характере нужно заработать. А они с Тео не зарабатывают, они просто берут. Что, если она не готова к чувству ответственности, которое неотъемлемо сопутствует богатству? Что, если она недостаточно добрая и хорошая?