Гуманитарное знание и вызовы времени
Шрифт:
«Не наученный мыслить всечеловечески»… Это правда, но следовало бы сказать «отученный», ибо русская литература тем и знаменита, что мыслила всечеловечески, этим объяснимо ее всемирное значение, поэтому было у кого поучиться. Преобладал низкий уровень, культивируемый большевистским режимом, «прокрустова словесность».
Однако именно среди писателей большевистского времени нашлись, по крайней мере два, знакомство с которыми вновь (как бывало не раз в XIX в.) потрясло западного и всемирного читателя.
«Архипелаг Гулаг» Солженицына открыл западным людям, что такое коммунизм, – те самые социальные бездны и катастрофы, которые читаются в творчестве Достоевского, но на сей раз в действительности, а не в литературе. Благодаря этой книге некоторые все еще коммунистически настроенные мыслители Запада пересмотрели свои взгляды.
М.
«Необходимо подвергнуть радикальному пересмотру всю долгую традицию социализма, поскольку практически все, что эта социалистическая традиция произвела в истории, должно быть осуждено» [431] .
431
Из статьи Доминика Кола «Фуко и Советский Союз» // М. Фуко и Россия. Сб. статей. – СПб.; М.; Европейский университет в Санкт-Петербурге: Летний сад, 2001. – С. 235.
Другой француз, Д. Фернандез, сравнив главные творения Солженицына с литературой Запада, воскликнул:
«Какими бедными и незначительными кажутся наши… литературные произведения, ослабленные детским нарциссизмом, рядом с этим великолепным возмущением духа!» [432]
Творчество Шаламова обнаружило такие глубины падения человеческого в человеке, что впрямь следует говорить о появлении (а то и проявлении того, что лишь ждало своего часа) какого-то нового антропологического типа, только внешне напоминающего человека. Люди Запада не имели ничего подобного по масштабам и длительности в своем историческом и психологическом опыте. В который раз русская литература сказала миру нечто такое о стране и человеке, перед чем Запад в трагическом изумлении развел руками.
432
Цит. по: Режим доступа: http://www.rfi.fr/acturu/articles/104/article_1016.asp
И Шаламов, и Солженицын заставляют задать страшный вопрос, на который рано или поздно придется отвечать и нам, и людям культуры по всему миру, – вопрос, вызванный русской литературой: откуда в народе-богоносце взялось столько добровольных, так сказать, по зову сердца, палачей, истязателей, охранников, доносчиков, садистов и людоедов? Может быть – первое, что идет на ум, – не все благополучно в народе, а если так, здесь надо искать причины всего происшедшего и происходящего с нами.
Современный французский публицист А. Глюксман так определил господствующую черту в мировоззрении нынешних людей Европы:
«Самый влиятельный опыт уже не является религиозным, он… стал литературным и художественным. Благодаря Флоберу и Достоевскому, Чехову, Шаламову и… Солженицыну можно не бояться, что мы прогадаем на обмене» [433] .
Думается, естественно, что в перечне имен, внушающих западноевропейцу историческую надежду, преобладают имена русских писателей. Добавим к ним современную поросль литературы, наше настоящее, которое внушает нам надежду на будущее.
На чем она основана?
433
Глюксман А. Достоевский на Манхэттене. – Екатеринбург: У-Фактория, 2006. – С. 189.
Во-первых, разнообразие литературных техник. Стоило рухнуть «прокрустовой эстетике» однообразия, как русские писатели очень быстро освоили и усвоили современные (литературные / модернистские) технологии, и в этом смысле наша сегодняшняя литература ничем не уступает своим западным сестрам.
Во-вторых, абсолютная независимость от власти. Только в конце XIX в. и примерно до первой половины 20-х годов XX в. была такая же свобода в полном соответствии со знаменитым пушкинским: «Не для житейского волненья…». Пишут не в угоду власти, а в угоду вдохновению, хотя, разумеется, политические страсти никуда не делись. Но не они определяют художественное содержание современной литературы.
В книге «Именины сердца. Разговоры с русской литературой» З.
Что же? Художественное творчество, и возвращение к нему кажется нам самой обнадеживающей чертой современного состояния нашей литературы (не вдаемся сейчас в оценку, безусловно, разного эстетического качества произведений).
Давненько такого взгляда не было ни в нашей словесности, ни в нашем публичном сознании (последнее подчеркнем особо), ибо мы воспитаны на классовом, т. е. прокрустовом, отношении к художественному тексту. В. Маяковский писал в статье «Как делать стихи», 1926:
«С моей точки зрения, лучшим поэтическим произведением будет то, которое написано по социальному заказу Коминтерна, имеющее целевую установку на победу пролетариата…». «Надо разбить вдребезги сказку об аполитичном искусстве» [434] .
434
Маяковский В. Собр. соч.: В 8 т. – М.: Правда, 1968. – Т. 5. – С. 473, 499.
Это значило: отказаться от вдохновения и работать по заказу, по расчету, по сиюминутной политической необходимости – так сказать, «Коминтерн на Парнасе», как выразился кто-то из эмигрантов.
Ровно через двадцать лет после статьи Маяковского Жданов в докладе о журналах «Звезда» и «Ленинград» говорил:
«Буржуазному миру не нравятся наши успехи как внутри нашей страны, так и на международной арене… Империалисты, их идейные прислужники, их литераторы и журналисты, их политики и дипломаты всячески стараются оклеветать нашу страну, представить ее в неправильном свете, оклеветать социализм. В этих условиях задача советской литературы заключается не только в том, чтобы отвечать ударом на удары против всей этой гнусной клеветы и нападок на нашу советскую культуру, на социализм, но и смело бичевать и нападать на буржуазную культуру, находящуюся в состоянии маразма и растления… Весь сонм буржуазных литераторов, кинорежиссеров, театральных режиссеров старается отвлечь внимание передовых слоев общества от острых вопросов политической и социальной борьбы и отвести внимание в русло пошлой безыдейной литературы и искусства, наполненных гангстерами, девицами из варьете, восхвалением адюльтера и похождений всяких авантюристов и проходимцев. К лицу ли нам, представителям передовой советской культуры, советским патриотам, роль преклонения перед буржуазной культурой или роль учеников?! Конечно, наша литература, отражающая строй более высокий, чем любой буржуазно-демократический строй, культуру во много раз более высокую, чем буржуазная культура, имеет право на то, чтобы учить других новой общечеловеческой морали» [435] .
435
Доклад тов. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» // Новый мир. 1946. – № 9. – С. XVIII.
В сущности, ничего не прибавив, Жданов повторил слова Горького, сказанные в марте 1935 г. на Втором пленуме правления СП СССР, что наша литература, которая если еще не стала, то все-таки «уже становится учительницей литературы всего мира, во всяком случае влиятельнейшей литературой мира» [436] .
Сказано всего через два года после того, как Бем признал с горечью, что эта «влиятельнейшая литература мира» выбыла из литературы мировой.
Очень долго многие люди находились (и сейчас находятся) в уверенности, что наше отечество может учить других. Не одно поколение воспитывалось на этих принципах не только в жизни (это плохо, но преодолимо, пока не стало общественной нормой), но в творчестве (а это катастрофа, которой и закончилась большевистская эпоха, свобода творчества отомстила, так сказать).
436
Горький М. Собр. соч.: В 30 т. – М.: ГИХЛ, 1953. – Т. 2.