Гунны
Шрифт:
Прежде чем одна из дам взяла флакон и положила рядом с остальными подарками, принцесса с возгласом: «Какая прелесть», — наклонилась вперед, чтобы понюхать нард. У нее были чудные волосы, темные, как глаза, и шелковистые. От нее шел волнующий аромат, по сравнению с которым нард казался дешевкой. Какие-то мгновения ее голова находилась рядом с его, но их хватило, чтобы до ушей Николана донеслись едва слышные слова: «Как жаль, что ты раб, и не мой раб!»
Все поплыло у него перед глазами, и он испугался, что не сможет подняться и сойти с мраморных ступеней. Но тут
Несколько минут спустя церемония закончилась. Очаровательная принцесса улыбнулась всем, кто находился в зале, и исчезла. Николан вновь обрел способность дышать. «Интересно, — спросил он себя, — говорила она такие слова кому-то еще»? Ответ был однозначным: нет, только ему.
Рабов отвели в мрачную комнату в дальней части дворца и дали один кувшин фалернского вина. Свободные люди, прибывшие вместе с ними, наслаждались едой и питьем в другом зале. Когда подошла очередь Николана, он отрицательно покачал головой. По цвету он догадался, что это не настоящее фалернское вино, при приготовлении которого виноградный сок смешивали с медовой водой.
В этот самый момент в комнату вошел молодой человек, огляделся. Николан заметил его во время церемонии. Он выделялся не только ростом и могучими мышцами рук, но и решительным взглядом темно-серых глаз. Одет он был в тунику с цветами принцессы. Бляха на плече указывала на то, что он раб.
Едва он увидел Николана, лицо его осветилось улыбкой, и он направился к нему.
— Ты отказался от вина. Правильно сделал. Оно разбавленное и слишком сладкое, — по-латыни он говорил с акцентом.
— Я вообще не люблю вино, независимо от его качества.
— В рабах, я чувствую, ты недавно. Тебе выкрасили ноги белой краской при приезде в Рим?
Николан кивнул.
— Это сделали в Равенне. Я с севера, из страны в верховьях Дуная.
— А я из еще более северной страны. Из Британии. Может, ты и знаешь, остров к северу от Галлии. Большой и красивый остров, — он указал на уже опустевший кувшин. — Я раб с рождения, так что такое отношение мне не в диковинку.
— Я обратил на тебя внимание в зале приемов. Подумал, что ты был гладиатором до того, как запретили бои.
— Я тоже заметил тебя. И сказал себе: «Он мне нравится, и я должен поговорить с ним до его ухода».
От этих дружеских слов на глазах Николана навернулись слезы. Никто не обращался к нему с такой теплотой с того самого дня, когда в их доме внезапно появился Ванний и круто изменил его жизнь. Теперь его окружали люди, имевшие над ним абсолютную власть, да рабы, завидовавшие его быстрому возвышению в дворцовой иерархии. Он уже начал склоняться к мысли, что доброта исчезла из этого мира, оставшись в далеком прошлом.
— Если бы мы могли быть вместе! — вырвалось у Николана. — Уже три года я один как перст. У меня нет ни друзей, ни даже доброжелателей. Я так несчастен.
— Меня зовут Ивар, — представился бритонец. — А тебя, мой новый друг?
— Николан. Моему отцу
Ивар не стал говорить о своих родителях. Ранее он сказал, что родился рабом, и, возможно, решил, что более распространяться об этом не стоит.
— Ты прав, мне хотелось бы быть рядом с тобой. Но, к сожалению, этому не бывать. Я боюсь Рима, и маловероятно, чтобы меня продали сюда. А не предпочтешь ли ты Равенну? — Ивар покачал головой и сам ответил на свой же вопрос. — Нет, это ни к чему. Здесь ты в большей безопасности.
Короткая команда бейлифа прервала этот разговор. Николан встал в строй рабов. Обернулся, и молодой бритонец на прощание улыбнулся, кивнул и взмахнул рукой.
Во дворец Аэция рабы возвращались, построившись в колонну по двое. Николан попал в пару с очень разговорчивым мужчиной.
— И как она тебе? — спросил он. А потом, не дожидаясь ответа, высказал собственное мнение о принцессе Гонории. — Худовата, знаешь ли. Одни глаза и никаких бедер, — он повернулся к Николану. — Что она тебе сказала?
— Мне? — такого вопроса Николан не ожидал. — Ты имеешь в виду принцессу? Она мне ничего не говорила.
— Странно, — нахмурился мужчина. — Я же видел, как двигались ее губы. И другим так показалось, — он покивал. — Знаешь, она хочет, чтобы ее боготворили все мужчины, которые видят ее, хотя все знают, что она влюблена в того высокого раба. Который разговаривал с тобой.
На лице Николана отразилось изумление.
— Не может быть. Я уверен, что он не посмел и взглянуть на нее. Какая там любовь. Он же знает, какое ему за это грозит наказание.
— Не хотел бы я оказаться на его месте, — гнул свое собеседник Николана. — Он принадлежит ей и должен повиноваться ее приказам. Но спасет ли его это? Нет, если старуха пронюхает о происходящем. Но принцесса хитра, как лиса. Она знает, как обтяпывать свои делишки. И будет лучше, если ты больше не встретишься с ней. Она положила на тебя глаз, в этом можно не сомневаться, — мужчина улыбнулся. — Хотел бы я знать, что она тебе сказала.
Секреты недолго оставались таковыми во дворце, где проживало больше сотни рабов. Любопытные глаза и уши не упускали ничего. А уж сплетничать рабы обожали. И к зернышку правды обычно подвешивался добрый мешок лжи. И скоро все уже знали, что их господин намерен развестить с прежней женой и жениться на молодой очаровательной принцессе. Воспринималось это известие без энтузиазма, поскольку императорские рабы никогда не получали свободу.
Аэций намеревался держать свой замысел в секрете до завершения необходимых приготовлений, но новость эта облетела Рим, после чего одновременно произошли два события. Визит принцессы был прерван и ее спешно отправили в Равенну, а Аэция вызвали во дворец императора. Покинул он дворец с красным от гнева лицом, вне себя от ярости. И хотя говорили они один на один, вскорости весь Рим знал, что карикатурный правитель взял вверх над диктатором. Император прямо заявил Аэцию, чтобы тот и думать забыл о женитьбе на принцессе.