Гусарские страсти эпохи застоя

Прокудин Николай Николаевич

Давайте выпьем за знакомство, для начала, а потом выскажу нашу просьбу.

Стаканы звонко блинкнули и их содержимое было проглочено с придыханием и кряхтением.

Старый выпил треть стопки, помоложе половину, а Никите была наполнен полный стаканчик.

– Ребята! Не малить! Наливать одинаково! И пить поровну! запротестовал лейтенант, отложив, поломив половинку шоколадки.

– Штрафная. Мы уже много отхлебнули, - виновато улыбнулся Расул.

– Ну давайте теперь болтайте о деле!
– ухмыльнулся Никита, очистив

пару мандаринов пережевывая дольку за долькой.

– Дело такое! Это папа рядового Мамедова. Я дядя рядового Мамедова. Любимый дядя! А он мой любимый племянник. Папа скучает, мама скучает, дядя скучает, сестры плачут! Командир отпусти Ильхамчика в отпуск, повидаться с родными.

– Очумели? Он служит всего три месяца, а вы отпуск просите. Курсанты учебок только по семейным обстоятельствам ездят на побывку. Смерть родителей, тяжелая болезнь. Нужен повод. Тоска и плач не считаются.

– Вах!
– произнес Мамед, когда дядя перевел ему слова лейтенанта.

– А по-другому можно решить проблему? В гостинице в городе сейчас живут мать и сестры. В гостиницу отпустите надвое суток?
– продолжил гнуть свою линию дядя.

– На субботу и воскресенье, может быть. В будни нельзя. Дядя вновь схватился за бутылку азербайджанского коньяка "Бакы" и предложил выпить за интернациональную дружбу британского советского народа.

Никита хмыкнул, но возражать не стал.

– До дна!
– выкликнул дядя.

Пришлось выпить до конца.

– Ребята, вы сейчас быстро накачаете меня спиртным и вновь останетесь без результата. Не спешите.

– Командир! Почему ты так говоришь?
– обиделся дядя. Мамедов плохой солдат?

– Обыкновенный. Как все.

– Порядок не нарушает? Не хулиганит?

– Всякое бывает. Но в принципе к нему особых претензий нет.

– Вот и хорошо! Выпьем за Советскую Армию!
– предложил дядя.
– Я тоже был солдатом, дослужился до сержанта в стройбате.

Дядя задумался, предавшись воспоминаниям и лицо его приняло хитрое выражение. Настоящий проходимец и пройдоха. Выпили за армию. Дядя вновь начал гнуть свою линию.

– Командир, а я наслышан у вас служит замполит Рахимов. Азербайджанец!

– Есть такой. Майор.

– Вот. Точно! Твой начальник?

– Мой. Но он не совсем азербайджанец. Он гремучая смесь полячки и кавказца.

– Не важно. Главное что в его жилах часть крови джигита.

– Ну-ну!
– хмыкнул Никита.
– Познакомить могу. Жалко что ли, но вряд ли поможет.

– Дорогой! Это наши проблемы. Мы такой стол накроем! Пригласи его сюда! Михаил обещал. На втором этаже можно собраться?

Никита со злостью посмотрел на дрыхнущего взводного. Вот гад! Уже наобещал и договорился. А потом убирать грязь кому? Солдат снова взывать? Не хотелось.

– Нет, для этого есть гостиница. Там и пейте.

– Обижаешь командир!
– воскликнул дядя.

В этот момент Мишка проснулся,

поднял голову, потер кулаками глаза и обрадовано воскликнул:

– А вот и пожаловал мой лучший друг! Наливай! Мишка по-хозяйски кивнул дяде и пододвинул стакан.

– Пошел к черту!
– беззлобно ответил Никита.

Жидкость громко называемая коньяком и максимум тянувшая на разбавленный коньячный спирт делала свое дело. Будучи трезвым Никита наотрез бы отказал в гостеприимстве незваным гостям и приятелям, но алкоголь размягчал волю. Взгляд лейтенанта упал на стоящие в углу пирамидой коробки и внезапно захотелось банкета, с удалью молодецкой, с плясками, с песнями, цыганами...

Эх, наверное, кто-то в роду был царским офицером. Пролетки, гитары, шампанское, стрельба в воздух из револьверов, визг женщин. Такой в принципе представлялась старая армия всем советским гражданам. Кутежи и более ничего.

Никите захотелось этакой романтики, полета души, страстей, романтики! Как надоело это пыльное, жаркое захолустье.

– Никитушка, пей!
– взвизгнул Шмер, выпил и зачихал.

Он всегда, когда перепивал, долго и громко чихал в кулак, вызывая смех у собутыльников.

Дядя быстро принялся пояснять Мишке о нестыковочке, об отказе и негостеприимстве хозяина.

– Никитушка! Комиссар хренов! Ошалел?
– воскликнул отчихавшийся Шмер вытирая платком усы.
– Все давно "на мази". Даже комбат приглашен от твоего имени. Незнающий лично ходил уведомлял о банкете. Твой адрес назвал и через два часа, (Шмер взглянул на часы), нет через сорок минут, господа офицеры пожалуют к тебе.

– Сколько?

– Если прибудут все, то двенадцать, но вероятнее всего двадцать. Обязательно нахлебники прибьются на "огонек".

– Значит, будет спланированный тобой делам?

– Ну зачем ты так? Все будет аккуратно, чинно, тихо.

Ступай за мебелью в роту, а я начну накрывать. Спорить было бесполезно. Этот гад убил аргументом про комбата. Никита представил ярость "старого бамбука":

Вот Алсынбабаев подходит к мансарде, а на дверях висит замок. Вместо сабантуя - облом. Супруге наплетено про проверку, занятия, а вместо развлечений, придется возвращаться в батальон, и выплеснуть гнев на подчиненных. Собрать на совещание, устроить батальонный ночной строевой смотр, заняться шагистикой на плацу.

Нет! Уж, лучше пару дней наводить порядок в квартире с помощью курсантов.

А, вот и они. Легки на помине. Впереди вломился на веранду сержант, а за ним задевая стены и косяки бойцы со стульями, и лавками.

– А где столы?
– рявкнул Шмер.
– Наседкин! Где столы из ленкомнаты? Мы что узбеки? На полу скатерть расстелем?

Говоря про столы Шмер хитро покосил правым глазом на Никиту. Кольнул, язва.

– Ленинская комната заперта. Ключи у замполита, то есть у товарища лейтенанта, - ухмыльнулся сержант.