Гусарские страсти
Шрифт:
— За… За хамство! — нашел, наконец, нужное слово Алсын. — Строгий выговор! За хамство!
— Ой, спасибо, благодетель! Ой, ноги мыть и воду пить!
— Пр-рекратить паясничать! Вон отсюда все!
В итоге, никого ниоткуда не исключили. Провинившемуся майору объявили выговор — правла, все-таки с занесением в карточку. А по служебной линии за пьянку всем участникам «банкета» вкатили по пять суток ареста. Миронюк, Влас и Гуляцкий отсидели эти пять суток в Ашхабаде, и обстановка нормализовалась. Хотели снять со всех по звездочке, понизить в должностях,
А Хомутецкий все же изыскал возможность протолкнуть хитрый вариант избавления от Миронюка. Его вскоре сплавили в городишко Мары, в горвоенкомат. Должность без понижения, без личного состава, но из этих Маров не выберешься уже никуда. Разве что на кладбище…
— Маразм он и есть маразм! — констатировал Дибаша. — Никита, помнишь, как Вадика Пасмурцева начпо из партии велел исключить?
— Помню, ага. А Вадик Пасмурцев — и не член партии был, комсомолец! Так и доложили начальству, как бы по исполнению: товарищ Пасмурцев более не член партии, комсомолец!
— Комсомольцы, добровольцы! — немузыкально затянул Димка-художник. — Наливай!
Глава 19.
Родительский день
— Мишка! Шмер! Вонь от твоих носков — это что-то! Шмердит! Хоть беги из мансарды! У-У-У, смерд! — это Никита проснулся в дурном расположении, гм, духа.
Голова гудела после вчерашнего застолья. И вместо того, чтобы поспать в единственный выходной, он вынужден участвовать в ПХД, то бишь парко-хозяйственный день. Комбату дома со сварливой женой не сидится — вот и вызывает всех. А завтра предстоит быть ответственным по роте!
— Да нормальные носки! Еще пока нормальные! Еще не пятой стадии загрязнения! — пожал плечами Шмер. — Вот на пятой стадии подумаю, стирать или выбрасывать.
— О как! Так на какой они сейчас у тебя стадии?
— Щас подумаю, определю. Значит, день-другой ношу — пока пальцы не начинают скользить внутри. Это первая стадия. Вторая — когда выворачиваю их наизнанку и вновь ношу. Третья — правый надеваю на левую ногу, левый — на правую. Четвертая — опять выворачиваю. Пятая — носки встали колом, ударяю их об дверной косяк несколько раз, чтобы размягчить. Тогда они вновь наденутся на ноги. Нет, Никита, пока все же не пятая стадия. Терпи!
— Не буду! Сегодня же смету все твоё шмотьё-тряпье в кучу и подожгу во дворе!
— Такие, значит, твои воспитательные методы?
— Только такие! Если не понимаешь человеческого языка!
— Ну, и передай ротному, что меня не будет на построении. Не в чем явиться. У меня день большой стирки. Хороша отмазка?
— О-чень. Неслышащих скажет, чтоб ты портянки надел.
— Эх, если б они были у меня! Ты ж их уже месяц назад вышвырнул!
— А то! Я об них два раза запнулся, едва палец не сломал.
— Вот и славно! Иди строиться, а я еще покемарю. Да! Пришли сюда Кулешова — сразу после
На плацу, в строю батальона, офицеров было маловато. В основном, лейтенанты. Капитаны и старлеи проигнорировали распоряжение Алсынбабаева и не явились.
Капитан Неслышащих получил выговор от комбата за отсутствие управления войсками и начал срывать зло на тех, кто был под рукой.
— Где ваш сосед, товарищ лейтенант? — набросился он на Никиту. — Почему его нет в строю?
— Голый сидит. Стирка обмундирования.
— Пусть явится в чем есть!
— В чем мать родила?
— Разболтались, лейтенанты?! Передайте, что я его накажу!
— Обязательно передам. При встрече…
— Так и передайте!
— Есть! Так и передам!
М-да. Вот оно, пресловутое, разберемся как попало и накажем как-нибудь.
По возвращении Никита увидел спящего возле бревна, служившего скамьей, Кулешова. Стиральная машина работала и крутила белье, судя по всему, уже с полчаса. Носки должны были уже, очевидно, приобрести эластичную форму, а не стоять как реликтовые окаменелости.
Никита прошел было в дом, но споткнулся о валяющегося в проходе мертвецки пьяного Шмера. Отступил. Черт! А вчера говорил: нет денег! Это же надо умудриться успеть так нажраться за три часа! И на какие все-таки шиши?! Не иначе, кто-то налил. Кто? Гости? Погостили и ушли?
Никита вернулся во двор и разбудил солдата:
— Боец! Хватит спать! Вся морда в слюнях!
Кулешов вскочил, спросонья перепугавшись, вытер губы:
— А?! Я!
— Г-головка от руля! Ты почему спишь на посту?! Тебя Шмер приставил к стирке?!
— Так точно!
— Кто у нас был в гостях? — наугад, но в точку угодил Никита.
— Дык… Какие-то пожилые «чурки». Два азербайджанца. Принесли водку, коньяк, закуску.
— Ты что, тоже пригубил?!
— Никак нет! Только колбасой угостили, фруктами. Я в дом больше ни разу не заходил.
— Черт! Пойдем поднимать взводного. Споили его гости. Интересно, какие еще меня сюрпризы ожидают? Может, квартиру обчистили? Может, родственники солдатика тоже где-то валяются под столом? Или бойца самовольно уже в отпуск везут?
— Не видел, чтоб они выходили, — растерялся солдат. — Я дом внимательно охранял.
— Ты ж дрых без задних ног! Тоже мне сторож!
Никита с тяжелым предчувствием открыл перекосившуюся дверь, шагнул через порог. Стащив с ног прилипшие к потным икрам сапоги, переобулся в тапочки. Конечно, когда ноги обуты в тапочки, а на тебе галифе с торчащими тесемками, то выглядишь при этом комично. Особенно при посторонних. Но очень не хотелось топтать вымытый вчера вечером пол.
Напрасное беспокойство. Перешагнув порог, отделяющий веранду от квартиры, Никита тотчас пожалел о вчерашних усилиях по наведению порядка. Эта сволочь Шмер, естественно, не разулся. И вместе с ним в грязной обуви топтались в кухне его собутыльники. Вернее, уже не топтались…