Гусарский монастырь
Шрифт:
— Я куда ваш Светицкий девался? — с невинным видом спросила Нюрочка.
— Где «мой» Светицкий, не знаю, а свой собственный был на балконе.
— А Сонечка где?
— Была там же.
— Где же они теперь?
— Там же, где и мы с вами, вероятно… Что, разве это неприлично? Скорее вернемся тогда назад! — добавил Курденко, заметив, что Нюрочка с легкой гримасой поджала губки.
— Нет, нет, отчего же, нисколько… — ответила та, удерживая своего спутника. — Расскажите, что вы поделываете…
— Помаленьку-с… — ответил Курденко.
— Нехорошо!… — Нюрочка покачала головой.
— Неужели?
— Вы неисправимы. И все так же, конечно, ухаживаете за всеми?
— Я? — искренно удивился Курденко. — Помилуйте, уж в этом-то, кажется, не грешен!
— Пожалуйста… — она погрозила пальцем. — Я все знаю!
— А! Со всезнающими не спорю!
— Вот видите, сами сознаетесь? Знаете, что мне ужасно хочется? — Нюрочка кокетливо склонила голову и заглянула снизу вверх в лицо гусара.
— Лишен этой чести…
— Женить вас!
Курденко высвободил руку и отступил на шаг от своей дамы.
— Не говорите таких страстей: к вечеру дело идет! — произнес он с притворным ужасом. — Кем же вы собрались осчастливить меня, осмелюсь узнать?
— А уж это выбирайте сами! — еще игривее ответила Нюрочка. — Я у вас посредницей буду!
— Интересует меня одна барышня… — медленно, как бы в раздумье, начал Курденко. — Да не пара она мне!
Глаза Нюрочки заблестели под опущенными ресницами.
— Кто она? — скромно поинтересовалась она.
— Фамилии пока не назову…
— Почему же вы думаете, что она не пара вам?
— Да, видите ли, грешен уж я очень, в ад прямо попаду, а она святая, в рай метит… нам и не по пути выходит!
— Ну а если она и в ад готова вместе с вами идти? — Нюрочка остановилась, выпрямилась и с такой выразительностью произнесла эти слова, что Курденко понял, что еще миг и он попадет в ад гораздо скорее, чем рассчитывает.
— Нет, я не тороплюсь! Пусть уж она одна туда отправляется! — насмешливо ответил он. — Человек я набожный, мне надо сперва отмолиться как следует в монастыре!
Стан Нюрочки принял обычное положение; она закусила губы.
Молча сделали они шагов двадцать и, выйдя на перекресток аллей, столкнулись с другой парой — Соней и Светицким.
И те и другие увидали неожиданную картину: на бабушкиной скамейке сидела Аня, а около нее на коленях стоял Шемякин и, обняв, целовал ее в шейку.
Услыхав голоса, Шемякин оглянулся, медленно поднялся с колен и сел около жены.
— Господа, я в этой ужасной сцене не виноват: я был только Адамом! — сказал он, обчищая, песок с колен. — Вы все видели, как она меня целовала?
Анечка всплеснула руками.
— Ты совсем бессовестный! — воскликнула она. — Господа, да ведь это же он меня целовал?!
Под
— Ничего не поделаешь… наша вакансия занята, Дмитрий Назарович!
Все веселой гурьбой направились к дому.
Нюрочка, чтобы наказать своего дерзкого кавалера, взяла под руку Соню и пошла рядом с ней и с Шемякиным.
Гусары несколько поотстали.
— Что, отче звонарь, мрачен? — спросил Курденко. — Иль не выгорело?
Светицкий молча кивнул головой.
— Эка, нашли чего печалиться! Хотите утешиться — подите скорей к этой, — он указал на Нюрочку. — Эта сейчас к вам на шею бросится!
— Не интересно! — пробурчал Светицкий.
На балконе встретило их еще новое лицо: Федор Андреевич Плетнев, невысокий ростом и необычайно застенчивый молодой человек, близкий сосед Степниной.
Редкий день проходил без того, чтобы он под каким-нибудь предлогом не заглянул в Рыбное и, конечно, застревал там на целый вечер. Говорил он мало и, когда приезжал, все время сидел около старушек, слушал их или играл с ними в карты.
Только темные глаза его, всегда искавшие Соню, и краска, вспыхивавшая на лице, когда она останавливалась вблизи его стула, выдавали истинную причину его визитов.
Говорить с Соней он почти не осмеливался, и виной тому была не только врожденная робость, но еще в большей степени недостаток, который необычайно волновал и мучил самолюбивого молодого человека: он заикался.
В Рыбном все до того привыкли к его посещениям, что, если он не приезжал в какой-нибудь из дней, все удивлялись и спрашивали друг друга, не случилось ли чего с Федором Андреевичем.
Только один человек не то что недолюбливал, а холодно и несколько пренебрежительно относился к всегда услужливому и благовоспитанному Федору Андреевичу — старая, крепкая, что дуб, нянька Ани и Сони, — Ненила. Так она, впрочем, относилась ко всей молодежи, начинавшей уже увиваться вокруг ее любимицы Сони.
Поздоровавшись с Плетневым, Соня бросилась к матери.
— Мамочка, милая, сыграй нам, мы танцевать хотим.
Серафима Семеновна встала и, подхваченная под руки дочерями, почти побежала с ними в дом.
Шемякин шел за ними.
— Аня… Соня… какие манеры… У меня волосы дыбом встают! — говорил он, подняв вверх плечи.
В старом зале с хорами раздались звуки вальса. Шемякин обхватил сзади жену за талию, и первая пара закружилась по паркету; второй пошли Светицкий с Соней, третьей — Курденко с Нюрочкой. Лакеи проворно зажигали свечи.
— Как вам ни неприятно танцевать со мной, а уж так и быть, удостойте! — сказал Курденко Нюрочке, звякнув шпорами и наклонив не то с повинной, не то с насмешкою голову.