Гусарский монастырь
Шрифт:
Новость и неизвестные до тех пор никому подробности о деле Лени, переданные Стратилатом, ошеломили его обитателей. Костиц в ту же минуту приказал запрягать лошадей, и спустя полчаса пара троек понесла четырех офицеров в Рыбное.
Там был уже доктор, только что успевший осмотреть и перевязать как следует Светицкого. Рана, по его словам, была бы из опасных; пуля, по счастью, прошла ниже костей и не раздробила ни одной из них.
Светицкий, совершенно ослабевший от большой потери крови, был в сознании, когда в комнату, где он лежал,
Из двери выглянули расстроенные лица Сони и Плетнева.
— Что, сыне? — пошутил Костиц. — Откупорили тебя, как бутылочку? Как себя чувствуешь?
— Ничего… — проговорил раненый и закрыл глаза.
Гусары постояли около постели и отошли к окну.
— Так это оставить нельзя! — волнуясь, шепотом заговорил Курденко. — Я сейчас поеду вызову его. Через платок с ним стреляться буду!
— С убийцами не стреляются, их нагайками лупят… — сквозь зубы процедил Радугин.
— Взять эскадрон и разметать по бревну все поганое гнездо! — предложил Возницын. — Что же это такое: ведь это же разбой был?!
— Дело! — закрутив ус, согласился Костиц. — Надо проучить подлеца как следует!
— Нет… — проговорил сзади них слабый, но твердый голос. Все повернулись. Светицкий глядел на них упорным взглядом: — Не вы… Я, только я… — Он замолчал. — Я сам убью его… — продолжал он, собравшись с силами. — Вызовите его сейчас же… сегодня… я встану скоро… через два дня… я здоров… Сам хочу!… — Голова его вдруг поникла, глаза потухли, и он потерял сознание.
— Господа, мы его волнуем, уйдемте отсюда… — сказал Шемякин.
Все гуськом по-прежнему выбрались из комнаты в гостиную, где и продолжали совещание.
Светицкий так определенно и настойчиво заявил о своей воле, что идти наперекор ей было неудобно.
— Что ж, подождем… — сказал несколько раздосадованный Курденко. — Пусть стреляется первым! А я вторым, если понадобится, буду!
— Я третьим! — подхватил Возницын.
— Стой! — воскликнул, подняв руку, как на эскадронном ученье, Костиц. — Типун вам на язык! Что вы неудачу накликаете? Понадобится очередь — дело за нами не станет!
Решено было, что старшие — Костиц и Возницын — немедленно же отправятся в Баграмово и от имени всего полка потребуют объяснения происшедшего, в случае малейшей вины Пентаурова, вызовут эскадрон и разнесут весь дом, а его самого на веревке отведут в Рязань, как простого убийцу.
Если же дело с выстрелом обстояло иначе, а не так, как рассказывали Стратилат и Илья, — ограничатся вызовом его от всех офицеров эскадрона.
Захватив с собой Илью, которому, на случай посылки его в Рязань за гусарами, Шемякин приказал дать верховую лошадь, Костиц с Возницыным на своей тройке поскакали в Баграмово.
Пентауров, несколько поуспокоившись после событий того дня, сначала героем разгуливал по всему дому, но затем стал тревожиться
«Будь этот дурак штатский, — размышлял он, поглядывая то в то, то в другое окно — не едет ли к нему еще кто-нибудь, — плевать бы я на него хотел! Не я, а он ко мне прилез! А у этого товарищи есть, гусары, народ отчаянный… Черт их знает, что ждать надо!»
На всякий случай он обыскал весь дом, нашел пару заржавленных пистолетов и столько же сабель и вооружил ими дворовых. Свой пистолет, привезенный им из Петербурга и снова заряженный им, он положил на столе у двери в гостиную и прикрыл его сверху парой книг, попавшихся ему под руку.
Вдруг ухо его уловило звон приближавшегося колокольчика. Он подбежал к окну и увидал, что во двор верхом на буланом коне внесся гусар, за ним показались серая тройка и экипаж с двумя незнакомыми в голубых ментиках.
Пентауров бросился в девичью, где по его приказу сидели вооруженные саблями и пистолетами дворовые, вызвал их в коридор и стал позади них около двери в гостиную.
В зале послышалось мерное бряцание шпор; тяжелые шаги остановились посреди нее.
В коридор влетел перепуганный лакей.
— Барин, приехали! — просипел он, словно только что смертельно простудившись в зале.
— Зачем? — так же сипло спросил Пентауров, не выходя из засады.
— Не знаю… Вас видеть хотят!
— Спроси: зачем?
Лакей исчез, и через секунду раздался львиный рык Возницына:
— Видеть его желаем… черт!
Лакей, как овца от волка, шарахнулся назад.
— А ви-ви-ви… — только и мог доложить он Пентаурову.
— Идите все… иди!… — пробормотал Пентауров, толкая вперед свою охрану.
В дверях залы она остановилась, и гусары увидели четверых вооруженных детин, за которыми светилась багровая плешь, достававшая им только до плеч.
— Что вам угодно? — спросила плешь; плечи дворовых раздвинулись, и между ними показалось лицо хозяина.
— Вы господин Пентауров? — спросил Костиц.
— Я!
–
Костиц закрутил ус и с пренебрежением поглядел на него.
— Не угодно ли вам выйти поближе: вас никто не тронет!
— Я, знаете ли, не виноват, что я вас так встречаю! — заговорил Пентауров; отсутствие в руках прибывших оружия и обещание «не трогать» придали ему храбрости, и он выбрался из-за спин телохранителей. — С кем имею удовольствие говорить?
— С представителями Белоцерковского гусарского полка, — сухо ответил Костиц. — Мы прибыли сюда требовать от вас объяснения по поводу происшествия с нашим товарищем.
— Господа, мне ужасно неприятно, я страшно огорчен тем, что случилось! — воскликнул, захлебываясь от волнения, Пентауров. — Но ведь я же не виноват: он явился…
— Не он, а господин Светицкий!… — ледяным тоном поправил его Возницын.
— Да, конечно, господин Светицкий приехал ко мне в возбужденном состоянии, гонялся за мной с саблей в руке, вот спросите всех их!