Гусман де Альфараче. Часть первая
Шрифт:
Доказательство было неоспоримое, солдаты накинулись на ювелира с бранью и побоями, не слушая никаких оправданий. Беднягу еле отняли у них. Он пошел жаловаться в суд; я тоже явился туда и слово в слово повторил прежний свой рассказ. Свидетели присягнули в том, что они видели; дело приняло такой оборот, что ювелира присудили к наказанию. С него взыскали штраф и прогнали прочь, а мне приказали отнести агнца хозяину. Я пошел в гостиницу и на глазах у всех вручил капитану его вещь.
Подлость мы иногда извиняем, но подлеца никогда не прощаем. Бесчестный слуга, творя зло, может и угодить своему повелителю, но у того в душе непременно останется память о злодеянии и зародится недоверие к злодею. На первых порах это происшествие
С дурными людьми поступают как с гадюками или скорпионами — добудут из них яд, а самих вышвырнут на свалку; их держат, лишь пока в них есть надобность, а затем бросают на произвол судьбы. Через несколько дней после приезда в Геную капитан сказал мне:
— Послушай-ка, паренек, ты уже в Италии, здесь от твоих услуг мне мало пользы, а твои плутни только принесут вред. Вот возьми себе на дорогу и ступай на все четыре стороны.
Он дал мне несколько мелких монет и испанских реалов — смотреть не на что, — и с тем я от него ушел.
Повесив голову брел я по улице, размышляя о силе добродетели, за которую всяк награжден бывает, и о том, что человеку порочному не миновать наказания и позора. Хотелось мне тогда напомнить капитану, в какие дела я впутывался ради него, сколько раз помогал ему в беде, сколько трудов на него положил, частенько расплачиваясь своей шкурой. Но я понимал, что именно это он и вменяет мне в вину, удаляя меня, как пораженную раком конечность. Надеясь отыскать в Генуе родню, я недолго сокрушался о своей невзгоде. Отправился я бродить по городу и, хоть не знал языка, стал разузнавать о своих родственниках, чтобы их повидать и себя им показать.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ГЛАВА I
о том, как Гусман де Альфараче, не отыскав в Генуе своих родичей, направился в Рим, и о шутке, которую перед этим сыграли с ним генуэзцы
В глазах льстецов богатый всегда умен, а бедный всегда глуп, ибо они смотрят на мир сквозь увеличительные стекла, как в очках для дальнозорких. Поистине льстеца можно назвать молью богатства и древоточцем истины. Но бедняку не прожить без лести, хотя она его злейший враг, и там, где бедность не является дочерью мудрости, она — мать позора, источник унижения, начало всех пороков, враг рода людского, гнетущая проказа, путь в преисподнюю, пучина, где тонет терпение, пропадает честь, кончается жизнь и погибает душа.
Бедняк — это стертая монета, всеобщее посмешище, отребье человечества, уличный мусор и вьючная скотина для богача. Он садится за стол позже всех, ест хуже всех и платит дороже всех. Его реал идет за полцены, мнение его почитают вздором, ум — безумием, клятвы — глумлением, его имущество — всеобщим достоянием; оскорбляют его многие, ненавидят все. В беседе его не слушают, при встрече избегают; если подаст совет, осуждают; если творит чудеса, обзывают колдуном, а за доблестные дела — плутом; ему и прощеный грех зачтут за смертный, а намерение — за преступление; нет для него правосудия на земле, обжалование примут лишь на том свете. Все его попирают, никто за него не заступится. Ни одна живая душа не поможет ему в нужде, не утешит в беде, не разделит с ним одиночество. Никто ему не пособит, но всякий навредит; никто не подаст, но всякий отымет; никому он не должен, а все с него взимают.
Беда бедняку! За каждый час жизни и даже за солнечный свет в августе он должен платить. И как негодное, протухшее мясо бросают на съедение собакам, так и нищего мудреца отдают на растерзание глупцам.
А
Грехи его скрыты под спудом. Все его трепещут, никто тронуть не смеет; слушают развесив уши, чтобы потешить его тщеславие; любое его слово торжественно объявляется оракулом. Что он ни задумает, все удается. Он сам себе ответчик, свидетель и судья. Властью своей он придает лжи облик неоспоримой истины. Как за ним увиваются! Как лебезят! Как обхаживают и славословят!
И наконец, деньги идут к богатому, злыдни к убогому. А у кого в жилах кипит благородная кровь и сердце исполнено чести, тому нужда горше смерти. Ведь золото согревает и животворит нашу кровь; у кого нет золота, тот подобен мертвецу, бродящему среди живых. Без денег тебе не дождаться удачи, не вкусить радости, не утолить своих желаний.
По этой дороге весь мир идет, и не вчера это началось, но испокон веков всяк разевает роток на сахарный кусок. Да что о том тужить, чему нельзя пособить! Таким мы застали мир, таким его и оставим. Не жди лучших времен и не думай, что прежде было лучше. Так было, есть и будет. Наш прародитель — вероломец, праматерь — лгунья, а их первенец — злодей и братоубийца.
Есть ли ныне такое, чего не было прежде? И можно ли уповать на будущее? Минувшее кажется нам краше лишь потому, что в настоящем нас гнетут горести, а из прошлого мы помним одни радости; минет беда — мы уже рады-радехоньки, словно и не было ее вовсе. Так издали луга манят нас свежестью, а подойдешь ближе, и не найдешь даже пяди земли, где бы расположиться. Сплошь рытвины, камни да грязь. Вблизи мы все это видим, а вдали не замечаем.
Искони люди домогаются благополучия, гонятся за богатством, ищут, где посытней, хлопочут о наживе, жаждут роскоши. А где нищета, там отец ополчается на сына, сын на отца, брат на брата — сам себе становишься мерзок и ненавистен. Вот чему научила меня жизнь, вдолбив сию премудрость несметным множеством горьких уроков.
Теперь-то я понимаю, что, приехав в Геную, мог бы вести себя разумней и не лезть на рожон; кабы набрался тогда терпения до лучших времен, не попал бы я в переделку, о коей ты сейчас узнаешь.
Расставшись с капитаном, я, весь в лохмотьях и заплатах, точно чучело огородное, задумал выдать себя за потомка готов [171] и, объявив, кто я, приписаться к дворянству Генуи. Но, расспрашивая о знатных родичах моего отца, я приводил генуэзцев в такую ярость, что меня чуть не убили. И наверняка тем бы дело и кончилось, если бы за убийство не карали. Ты сам обозлился бы не меньше, завидев на своем пороге такого дорогого гостя. Но то, что они со мной учинили, было не лучше, чем в гроб вогнать.
171
…за потомка готов… — В V в. Пиренейский полуостров был завоеван вестготами, составившими феодальную знать страны. Выражение «выдавать себя за потомков готов» значит в испанском языке «кичиться знатным происхождением».