Гвардеец Гора

Норман Джон

Она откинула голову назад и всхлипнула. Потом снова опустила голову.

— Прости мне мои чувства и эмоции, мой господин, — прошептала она, — но во всем этом скрыто больше смысла, чем ты можешь понять. Во всем этом для меня больше значения, чем я тебе рассказала. Но как я, рабыня, раздетая и беспомощная перед тобой, могу скрывать эту правду? Несомненно, само мое тело выражает ее.

В том, что она сказала, было заключено многое. Необыкновенно трудно для женщины, обнаженной и стоящей на коленях перед мужчиной, солгать. Язык тела своими подсказками делает это

почти невозможным.

— Позволь мне сказать тебе эту правду, — попросила она, — и надеюсь, что таким образом моя жизнь будет сохранена.

Я взял кнут с подлокотника кресла и положил его, со свернутыми петлями, себе на колени. Она подняла голову, глядя на кнут. Она дрожала.

— Я должна говорить? — спросила она и увидела, как я сжал кнут.

— Конечно, я должна говорить! — поняла она. — Прости меня, господин.

Она смотрела вниз.

— Я подчинилась ему, — прошептала она внезапно. — Я подчинилась Джейсону из Виктории. Я отдалась ему. Я не могла сдержать себя!

Я улыбнулся, и она, взглянув на меня, увидела, как я улыбаюсь. Она испугалась, что я неправильно ее понял.

— Нет, мой господин, — сказала она. — Я не имею в виду просто подчинение, которое должна проявлять любая рабыня по отношению к любому мужчине, которому ее хозяин дает или сдает ее в наем.

Она увидела, что я продолжаю улыбаться.

— Нет, мой господин, — прошептала она. — Я также не имею в виду, что он просто вызвал во мне конвульсивное подчинение порабощенной девушки. Или что он заставил меня испытать полноту постыдных, исступленных оргазмов рабыни, превышающих то, что может себе позволить свободная женщина, но которые любой свободный мужчина может заставить испытать рабыню в его руках. Нет, я скорее имею в виду другое. Я подразумеваю, что я отдалась ему, как я прежде не отдавалась никому другому, кроме тебя, мой господин. Как я отдавалась тебе, так и он заставил меня отдаться ему.

Я встал, делая вид, что рассердился. Я показал ей кнутом лечь на живот на мягкий ковер с густым ворсом. Она дрожала, лежа поперек покрытия около края возвышения перед моим креслом, положив руки вдоль головы, вцепившись пальцами в ворс ковра.

— Он завоевал меня полностью и как рабыню, — проговорила она. — Я признаю это!

Я бесстрастно изучил ее формы и не нашел их неприятными. Затем я молча, трогая ее кнутом, показал, что ей следует повернуться на спину и лечь в определенной позе. Она выполнила это, сопровождаемая звоном колокольчиков рабыни. Теперь она лежала передо мной на спине. Ее тело и левая нога находились на возвышении. Ее правая нога и правая рука лежали на широкой ступени, ведущей на возвышение. Кисти ее рук были ниже бедер, и левая, и правая, та, что лежала на ступени. Ладони обеих рук были повернуты наружу, на мое обозрение.

— Да, он завоевал меня! — плакала она. — Прости меня, господин! Я только женщина и слабая рабыня!

Я изучал ее красоту. Это была истинная красота рабыни. Она была восхитительна. «Как повезло этому парню, Джейсону из Виктории, — подумал я про себя, внутренне улыбаясь, — завоевавшему такой трофей». Некоторые

мужчины побеждают себя. А некоторые побеждают женщин.

— Я люблю тебя, господин, — сказала она. — Я люблю тебя. Я люблю тебя!

Она подняла свои украшенные колокольчиками запястья, свои маленькие руки, умоляюще, жалобно протянув их ко мне.

— Прости меня, мой господин, — произнесла она. Не убивай меня. Я не хочу умирать. Позволь мне успокоить тебя! Позволь мне успокоить тебя!

Все происходило именно так, как я и планировал. Получив достаточно времени и вынужденная говорить, благодаря естественным ассоциациям и последовательности изложения событий, она призналась мне в любви к Джейсону из Виктории. Теперь пусть испугается гнева своего горианского господина.

Я отшвырнул кнут и, двумя руками схватив ее за талию, поднял с возвышения, она перегнулась в моих руках, ее голова и ноги висели.

— Прости меня, мой господин! — умоляла она.

Я бросил ее на возвышение. Она вытянула ноги и легла на бок.

— Не убивай меня, господин, — молила она.

Я же двумя руками схватил ее за лодыжки и широко раскинул их в стороны. Зазвенели колокольчики. Тут я безжалостно овладел ею. Немного погодя я снова сделал это, более спокойно, на широкой ступени, ведущей к возвышению. Ее голова свешивалась вниз. Тогда я втащил ее, лежащую навзничь, на само возвышение и здесь не спеша, глядя все время ей в глаза, изучая их выражение, еще раз овладел ею перед креслом.

Наконец с криком яростного удовольствия я оставил ее и поднялся. Я посмотрел на нее сверху вниз. Было тихо, раздавалось только наше дыхание да позвякивание колокольчиков.

Надеюсь, что доставила удовольствие своему господину, — испуганно проговорила она.

Как будто бы сердясь, я приблизился к рамке, на которой висел гонг. При помощи обернутой в мех палочки, снятой с крючка, я ударил в гонг один раз — сильно, решительно.

Тут же в комнату вбежала Лола. Рабыня, которой я так сильно насладился, стояла на коленях на возвышении, испуганная, сбитая с толку.

— Быстро, рабыня, — скомандовала Лола, — иди и встань передо мной, у основания возвышения, опустив голову.

Девушка, дрожа, повиновалась. Лола принесла с собой предметы, которые я назвал ей в своих инструкциях, данных еще до того, как рабыне приказали явиться в туалетную комнату.

Первым предметом был ключ от колокольчиков и ошейника. Лола сняла колокольчики с ее левой ноги, положив их на ковер.

— Что случилось, господин? — спросила темноволосая рабыня.

Лола сняла колокольчики с ее правой ноги, положив их также на ковер.

— Мне жаль, если я не угодила тебе, господин, — проговорила темноволосая девушка испуганно.

А Лола между тем сняла колокольчики с левой руки девушки.

— Прости меня, господин, — заплакала девушка. — Я буду стараться стать лучшей рабыней!

Колокольчики были сняты с ее правой руки.

— Пожалуйста, господин, — плакала девушка. — Пожалуйста!

Затем в маленький тяжелый замок сзади ошейника рабыни был вставлен ключ.