Гвардии майор
Шрифт:
– Да, через месяц ждите Катюшиного папочку, – добавил майор.
– В гости? – спросила Катька.
– Нет, он здесь поработает несколько лет, чтобы вы без присмотра не болтались. Ну и я через пару месяцев подскочу, когда из Европы вернусь, – уточнил майор.
– Что-то случилось? – я встревожено посмотрел на него.
– Медовый месяц у меня, дубина! – бросил учитель, ехидно усмехнулся, попрощался и ушёл.
Я так оторопел, что ничего не смог сказать – значит у него медовый месяц, а у нас?! От такой несправедливости меня аж перекосило. Кожа стала ещё белее, а глаза ещё краснее. Спасла
– Собирайся, поехали!
– Куда?
– Как куда? Нам тоже медовый месяц положен. Папа только через месяц приедет, так что мы совершенно свободны. Можем отправляться.
– Куда? – кисло поинтересовался я, – В Крыму нас сразу выловят. А в Европе шныряет отец.
– Не боись! Я знаю место, куда он точно не приедет – Сочи, дорогой мой!
– Пожалуй, – я воспрял духом, – а для отмазки возьмем с собой папочку из архива.
– Ноутбук прихвати, – напомнила Катька, – тогда им вообще придраться не к чему будет.
– Кстати, а вдруг дядя Юра решит нас раньше навестить?
– Я ему уже позвонила, – успокоила меня она, – сказала, что хотим поездить по окрестностям, чтобы изучить местность.
– Хорошие окрестности, – хмыкнул я, – Россия…, хоть и в пределах видимости.
– Вот и я говорю, совсем рядом, – невозмутимо согласилась она.
Вот так мы и вырвались на свободу. А архив? Архив остался лежать дома, ожидая нашего возвращения.
Тяжелее всего было добираться до места назначения. В связи с тем, что дорога в Симферополь нам, пока, была закрыта, самолет отпадал; машину мы здесь ещё не купили; на мотоцикле вдвоем, неудобно, пришлось ехать автобусом.
Автобус был хороший, а вот всё остальное… Дорога, дебильные таможни (украинская и российская), паром* и зима в придачу. В общем, начало отдыха получилось грустным.
В дороге, от нечего делать, мы заглянули в прихваченную папку. Каллиграфический почерк учителя невозможно было не узнать. Читать было легко. Выяснилось что перед нами не документы, а разрозненные записки из жизни привидений, то есть вампиров, а ещё точнее – Ермоленко.
Мы с Катькой пришли в восторг и вцепились в рукописи как книжные черви. Я же почувствовал несказанное облегчение, не я один, как, оказалось, страдал литературной болезнью в острой форме.
Записи начинались с ноября тысяча восемьсот пятьдесят третьего года…
***
…В Севастополь пришла зима. Вокруг всё отчетливей пахло войной. Я, как и другие молодые офицеры, не мог найти себе места. Не надо быть семи пядей во лбу чтобы понять – главный удар придётся на наш город, оставалось только гадать, когда это произойдёт. А то что произойдёт и очень скоро, я не сомневался. Турки вели себя в Чёрном море как у себя дома и обнаглели полностью. Англия построила им несколько пароходов, и теперь они считали, что могут делать всё что хотят.
Но тут у них вышла промашка. Как сказал в офицерском собрании один из капитанов: «Пускай у нас мало пароходов, зато есть Нахимов!». А сегодня пришла радостная весть. Когда я услышал её, то от счастья чуть не кинулся обнимать первых встречных прохожих.
В честь победы при Синопе сегодня давали бал и банкет. Я, как
Радуясь победе, я наслаждался обществом сослуживцев, которые сегодня были веселы и благожелательны как никогда.
Но тут в мою душу ворвалось странное беспокойство, мне всё время мне казалось, будто на меня кто-то внимательно смотрит. Это ощущение нервировало, заставляя, то и дело, оглядываться. Неожиданно я встретился взглядом с высоким незнакомым мне мужчиной. Выглядел он как античный грек в современной военной форме – истинный эллин. Действительно, казалось, что ожила одна из статуй Мирона*. Я так увлекся, рассматривая его, что забыл все приличия. Но ещё более я удивился, когда незнакомец уверенно направился в мою сторону.
– Честь имею представиться – Прокофьев Александр Никифорович, – он окинул меня насмешливым взглядом.
– Прошу прощения, господин полковник, – пробормотал я, и ещё больше сконфузился.
– Можете мне представиться, господин подпоручик и считайте себя прощёным, – усмехнулся Александр Никифорович.
– Ермолов Пётр Львович, – я слегка склонил голову.
– Очень приятно молодой человек, – полковник задумчиво посмотрел на меня, – вы давно служите?
– Никак нет…
– Помилуйте, Пётр Львович, – он с укоризной качнул головой, – мы здесь на балу – не на службе. Извольте отложить официоз до встречи в полку. Здесь принято вести приятные разговоры и танцевать.
– Да нет, – торопливо заверил я его, – просто я ещё…
– Вы не беседовали с полковником вот так, запросто, – казалось он прочел мои мысли, – не пугайтесь, Пётр Львович, мы такие же люди, как и вы. Просто не все отдают себе в этом отчет. Кстати, на службе я и сам не потерплю фамильярности, а на отдыхе можно и расслабиться.
– Слушаюсь, – я не удержался от усмешки, показывая, что понял его намек.
– Вы не возражаете против беседы? Или предпочитаете общаться с товарищами и дамами.
– До танцев ещё есть время, а на счёт товарищей, – я слегка пожал плечами, – у меня не так много друзей, а здесь таковых просто нет.
– Почему?
– Да как вам сказать. Мне не очень нравится, как проводят время вне службы мои ровесники. Отец учил меня совсем другому, да мы и не столь состоятельны, чтобы я мог позволить себе проигрывать в карты по годовому жалованью каждый день или пить без просыпу – я этого не люблю и не понимаю. А по-другому здесь друзьями не обзаведешься.
– Похвально, – задумчиво крутя в пальцах бокал с шампанским, протянул полковник, – я рад, что вы в столь юном возрасте понимаете разницу между собутыльниками и друзьями, – и он неожиданно твёрдо посмотрел на меня.