Гвардии майор
Шрифт:
– Пётр Маркович, а вам в голову не приходило кого-нибудь приобщить?
– Ишь, чего захотел, – Кошка посмотрел на меня совершенно круглыми глазами, – молодой ты ещё, тёзка. Да и я не на много старше. Нам о сём ещё думать не положено.
– Да ведь я только прикинул, – защищался я.
– Всё равно рано! Хотя, конечно, хочется иной раз. Думаю, если бы нам волю дали, – он хлопнул меня по плечу, – мы бы таких дел натворили!
– Обидно, – вздохнул я, – ведь не дети уже…
– Это как сказать, по нашим меркам – младенцы. Ну сам посуди,
– Почти год.
– Значит, ничего тебе рассказать не успел. Только присматриваться кончил. Мой за мной наблюдал года два, да ещё пять лет меня готовил…
Я растерянно молчал. А Кошка продолжал:
– Ты, тёзка, тогда на барина обиделся. А зря. Для меня всякий вольный человек барином был. Ты ведь не знаешь, каково это, заместо комнатной собачонки быть. Я себя человеком почувствовал, когда на «Силистрию» пришёл. Вот так…
Он замолчал, видимо досадуя на себя за несдержанность. Я тоже молчал – что здесь можно было сказать?
– Зато, теперь ты свободен, – наконец выдавил я.
– Потому и согласился, – глухо отозвался Кошка, – а теперь, с тремя Георгиями, я по всем статьям вольный! Вот война кончится, домой съезжу, родных навещу. Да стерве этой, что меня служить забрила, пару ласковых скажу. А потом уж куда батька позовет.
Он встал, потянулся и предложил:
– Пошли, рассвет уже, скоро лягушатники проснутся. Надо до подъёма на месте быть.
Мы прихватили штуцеры и направились в свои части…
ГЛАВА VI
…Война продолжалась. Все силы союзных войск по-прежнему были брошены против нас. Для остального мира войны просто не было. Я мрачно размышлял о том, что, видимо, государю Севастополь, действительно, не нужен. Не понимал я только одного, если это так не существенно, почему, до сих пор, нет приказа об отступлении. К чему такие немыслимые жертвы.
– Ежели таковой приказ будет, бунта не миновать, – заметил полковник на мои слова, – императору проще измотать армию, и при этом, с её помощью, уничтожить всё старое вооружение. Это открывает свободный путь к новым поставкам.
Я задумался – в словах учителя был смысл. Никто не будет просто так перевооружаться, уж очень это дорого. К тому же произведенное однажды оружие, должно быть использовано, иначе в нём нет смысла. А со времен войны с Наполеоном, Россия накопила огромное количество вооружения, которое к настоящему времени безнадёжно устарело. С этой точки зрения сегодняшняя война приобретала новый, довольно логичный, но от этого не менее жестокий смысл.
– Если мы, таким образом, избавляемся от старого оружия, то наши противники учатся владеть новым, – сделал вывод я.
– Замечательно, Петя! Наконец-то вы начали думать. Кстати, здесь есть ещё один ньюанс – в следующей войне, когда наша армия полностью перевооружится, противник будет по-прежнему уверен, что мы воюем старым оружием.
– Что они, совсем
– Привычка, мой дорогой. Они знают, как медленно Россия воспринимает всё новое, и не берут в расчет те изменения, которые происходят в нашем обществе.
– Но зачем нужны такие потери?
– Когда на Руси берегли людей? – с горькой иронией поинтересовался полковник, – Это тоже традиция…
Около палатки послышались шаги, кто-то негромко кашлянул. Я не успел прощупать, пришедших, как полковник предложил:
– Входите, господа.
Увидев капитана Фёдорова, Гольдбера и других господ офицеров, я попытался удалиться.
– Останьтесь, Пётр Львович, – сказал учитель, – вам это тоже будет интересно.
Фёдоров, тем временем, раскатал на столе схему альминского сражения. Я недоумевал, зачем рассматривать бездарно проигранный бой. На мою мысль он ответил практически сразу:
– Ну, как вам сказать, поручик. Во-первых, не проигранный…
– Раз не сумели остаться на позициях, значит, проигранный, – возразил я.
– Ну, ладно, ладно, с этим могу согласиться, – кивнул Фёдоров, – но, тем не менее… Обратите внимание что здесь, наши войска применили очень интересное построение. Причём, кажется, осознанно, а не так, как американцы в войне с англичанами. Те просто разбежались по кустам и начали стрелять в плотно построенные шеренги из-за укрытия. А теперь посмотрите, что сделали у нас…
Все, кто был в палатке, склонились над схемой. В это время вбежал запыхавшийся Кошка. Свалив трофеи у стенки, он торопливо сказал:
– Звыняйтэ! Чуть не опоздал!
– Присоединяйтесь, Пётр Маркович, – предложил полковник.
– Так вот, продолжал Фёдоров, – в этом вот месте, – карандаш коротко чиркнул по схеме, – наши войска не могли использовать обычный строй. Из-за рельефа местности. Поэтому солдаты построились в шеренги с метровыми интервалами. И, я вам скажу, это оказалось весьма эффективно.
Вампиры недоверчиво посмотрели на Фёдорова. Прокофьев попросил:
– Иван Николаевич, пожалуйста, объясните подробней. В чем эффект?
– Объясняю. Свое нововведение в борьбе с англичанами американцы гордо назвали рассыпным строем. Хотя одно с другим как-то не вяжется. То, что сделали мы, более всего напоминает цепь. Думаю, название – пехотная цепь, здесь более уместно. Мне кажется, самым главным преимуществом в этом случае, является то, что солдатам не надо держать ровную шеренгу, главное не потерять из виду соседа справа и слева, не отставать и не вырываться сильно вперед. А в остальном, он совершенно свободен. Солдат может стрелять, орудовать штыком, не опасаясь задеть своих. Более того, цепь, которая идет следом, может прекрасно стрелять в просветы первого ряда и добивать тех, кого пропустили впереди идущие. И ещё. Совершенно не ограничена скорость перемещения солдат. Они могут бежать во весь дух, не думая о том, что сломают строй. А при появлении кавалерии ничто не мешает им сомкнуться плотными рядами.