Гвен Винн. Роман реки Уай

Рид Томас Майн

И он стремительно идет вперед, плотнее запахнувшись в плащ, чтобы уберечься от дождя, который теперь потоками струится меж деревьев.

Мердок следует за ним; и эти двое, задержавшись из-за столь серьезного разговора, быстро идут вслед третьему, ушедшему вперед. Но не догоняют его, пока он не добирается до лодки и не опускает в нее свою ношу, такую тяжелую, что он пошатывается и спотыкается в неровных местах. Это какой-то большой сверток продолговатой неправильной формы и такого размера, что когда его укладывают в лодку, он занимает большую ее часть.

Видя, что все это проделал Коракл Дик, можно

подумать, что он собирается доставить результат своего браконьерства какому-нибудь любителю дичи или лосося. Но слова, которые произносит священник, сразу отвергают такую возможность; произнесены они вопросительным тоном:

– Ну, mon bracconier, вы доставили мой багаж?

– Он в лодке, отец Роже.

– Все готово к отплытию?

– Как только ваше преподобие войдет в лодку.

– Хорошо! А теперь, мсье, – добавляет он, поворачиваясь к Мердоку и опять говоря полушепотом, – если вы свою роль сыграете хорошо, вернувшись, я застану вас на пути к тому, чтобы стать владельцем Ллангоррена. До того времени прощайте!

С этими словами он ступает в лодку и садится на корме.

Лодка, которую отталкивают мускулистые руки, задевает за ветви, и ее быстро подхватывает течение реки.

Льюин Мердок остается на берегу ручья; он может идти, куда хочет.

Скоро он идет, но не к опустевшему дому браконьера и не к себе домой; он направляется в «Уэльскую арфу», чтобы послушать дневные сплетни и узнать поразительную новость, если она успела достичь переправы Рага.

Глава тридцать седьмая

Встревоженная жена

В доме Глингог миссис Мердок одна, вернее, с двумя служанками. Но те на кухне, а бывшая кокотка бродит по дому, иногда открывая дверь и всматриваясь в ночь, темную и бурную; это та самая ночь, в которую происходит загадочная погрузка отца Роже. Произошло это всего час назад.

Но для миссис Мердок это не загадка: она знает, куда направляется священник и с каким делом. Следовательно, не его она ждет; ждет она мужа с сообщением, что ее соотечественник благополучно отбыл. И так тревожно ждет она новостей, что спустя какое-то время остается на пороге, несмотря на холодную ночь и привлекательно сверкающий огонь в гостиной. В столовой тоже горит огонь, и накрыт роскошный стол, приготовлен ужин из множества блюд: холодная ветчина и язык, дичь и рыба; заманчиво поблескивают графины с различными винами.

Откуда это изобилие в доме, где недавно царила такая бедность?

Поскольку Глингог навещает только отец Роже, некому задавать этот вопрос. А он, будучи здесь, не стал бы его задавать: он лучше кого бы то ни было знает ответ. Должен знать. Яства на столе Льюина Мердока и оживление, заметное на лице миссис Мердок, – все это происходит из одного источника. Этот источник – сам священник. Как ростовщик дает в долг под шестьдесят центов за фунт в расчете на наследство после смерти владельца, так этот поток изобилия проник в древний дом Глингог, доставленный туда Грегори Роже; а сам священник черпает его из источника, предназначенного для таких случаев и кажущегося неисчерпаемым, – из сокровищ Ватикана.

Это всего лишь тонкий ручеек серебра, но, если все пройдет хорошо, он превратится в поток золота, могучий и желтый, как сам Уай. И река имеет прямое отношение к возникновению

этого потока.

Неудивительно, что на лице Оливии Рено, которое так долго оставалось мрачным, теперь оживление. Солнце процветания снова обещает осветить тропу ее жизни. Великолепие, веселье, volupte (Наслаждение, фр. – Прим. перев.) – все это снова будет ей принадлежать, и больше, чем когда бы то ни было!

Она стоит на пороге Глингога, смотрит на реку, на Ллангоррен – в темноте ей видно, что в Корте освещены только одно-два окна, да и те тускло,– и вспоминает, как они сверкали накануне; лампы на газонах напоминали созвездия. А как они будут сверкать, и очень скоро, когда она станет душой и хозяйкой поместья.

Но проходит время, муж не возвращается, и на лицо женщины падает тень. Нетерпение сменяется тревожным беспокойством. По-прежнему стоя на пороге, она прислушивается к шагам; она часто слышала их, неуверенные, спотыкающиеся, и тогда это ее нисколько не беспокоило. Но не сегодня. Она боится увидеть мужа пьяным. Хотя не с обычной женской заботливостью, но по другим причинам. Эти причины становятся ясными из ее монолога:

– Грегори должен был давно уплыть, по крайней мере два часа назад. Он сказал, что они выступят, как только стемнеет. Получаса достаточно моему мужу, чтобы вернуться с лугов. Если он сначала отправился на переправу и пьет в «Арфе»! Cette auberge maudit! (Эта проклятая гостиница, фр. – Прим. перев.). Он там может сказать или сделать все, что угодно! Слова даже хуже дел. Слово в пьяном виде, намек на то, что случилось, – и все погибнет, мы все окажемся в опасности! И в какой опасности – l’prise de corps, mon Dieu! (Из-за тела, боже мой, фр. – Прим. перев.).

Щеки ее бледнеют, словно при появлении призрака.

– Он не может быть таким глупым – безумным! Трезвый, он держит себя в руках, он сдержан, как большинство его соотечественников. Но коньяк? Вот! Шаги! Надеюсь,это он.

Она по-прежнему слушает, не трогаясь с места. Шаги тяжелые, время от времени следует удар о камень. Если бы ее муж был французом, все было бы по-другому. Но Льюис Мердок, подобно всем английским сельским джентльменам, предпочитает прочную обувь, и шаги, несомненно, принадлежат ему. Но звучат они не так,как всегда: сегодня они твердые и правильные; он не пьян.

– Значит, он все-таки не такой уж дурак!

Это рассуждение сопровождается вопросом вслух:

– C’est vous, mon mari? (Это вы, мой супруг, Фр. – Прим. перев.).

– Конечно. Кто еще может быть? Вы ведь не ожидаете сегодня нашего обычного посетителя сятого отца? Теперь он несколько дней не появится.

– Значит, он уплыл?

– Два часа назад. Сейчас он уже в милях отсюда, если только они с Кораклом не перевернулись и не вывалились из лодки. Вполне возможно, река такая бурная.

Женщина по-прежнему неудовлетворена, однако не из-за тревоги о судьбе лодки. Она думает о том, что могло произойти в «Уэльской арфе»: долгий промежуток после отъезда священника ее муж мог провести только там. Однако, видя его состояние, она тревожится меньше; такое необычное для него состояние после «auberge maudite».

– Вы говорите, что они два часа как уплыли?

– Примерно; как только темнота обеспечила безопасность. Их никто не должен был увидеть.

– Так и вышло?

– О, да.