Гвиневера. Осенняя легенда
Шрифт:
– Доказать это так же трудно, как подтвердить рассказы о Зеленом Человеке. – Муж поднял голову от длинного стола, заваленного картами и донесениями. – Агравейн утверждает, что потерял память, а с убийством его связывают лишь случайные свидетельства. Если он оказался поблизости, этого еще недостаточно, чтобы его осудить. Но даю тебе слово, в будущем за ним станут внимательно приглядывать.
Я фыркнула, поняв, что принцип правосудия Артура может оказаться обоюдоострым мечом, если во имя справедливости придется отпускать на свободу преступника. Но по крайней мере, успокоила я себя, по необоснованному
Из Бретани Артур привез с собой еще несколько воинов, и в спальнях стало тесно, как никогда. Я возблагодарила небо за то, что подготовила новые матрасы, превратила несколько гостевых комнат в женские спальни и даже приняла предложение Грифлета и Фриды занять часть апартаментов псаря. С ними поселились Борс с братом, которые как нельзя лучше подошли к уютной атмосфере маленького домика. Фрида была снова беременна и, хотя с каждым месяцем все заметнее полнела, по-прежнему гонялась за своими бойкими близнецами. Когда-то и я отчаянно хотела того же, но теперь скорее с удовольствием, чем с ревностью наблюдала за своей любимицей. Время, казалось, сделало печаль не такой пронзительной.
Ближе к концу апреля, когда меж развешенных в небе облаков закувыркались грачи, мы с Мордредом прогуливались по настилу, положенному по верху большой стены. С тех пор как он стал оруженосцем, наши утренние занятия прекратились. Вместо них он теперь упражнялся с мечом, совершенствовался в верховой езде и изучал тактику. Немногое свободное время мальчик обычно проводил с другими оруженосцами или со светлоголовым заложником Синриком. Мы прислонились к парапету, я взглянула на приемного сына и поняла, что он вытянулся с меня ростом и стал превращаться в мужчину.
– Он будто сердится на меня за что-то, но за что, я не могу припомнить, – тихо проговорил сын Артура. – О, я знаю, он признает меня родственником – мама всегда говорила, что он обязан это делать, – но из всех племянников со мной он желает общаться меньше всего. – Юноша повернул ко мне лицо, и в его глазах мелькнуло сомнение и смятение, а у меня перехватило дыхание перед вопросом, который должен был вот-вот сорваться с его губ. – Вы не знаете, от чего это происходит, миледи? И как я могу это исправить?
Я посмотрела ему в глаза, и сердце заныло от его невинности. Черт тебя подери, Артур. Если тебя мучает совесть, зачем же постоянно наказывать мальчика? Мука при виде его обнаженной боли и понимание того, что придется сохранить секрет отца, пожертвовав правом сына на ответ, заставили слезы навернуться на глаза, и я отвернулась.
– Проклятый ветер! Даже в такой ясный день запорошил глаза.
Моментально Мордред превратился в саму заботливость: достал платок, захотел вынуть мешающую соринку. Я приложила платок к глазам, пыталась сказать, что ничего серьезного не случилось, а сама думала, что ему ответить.
– Может быть, тебе спросить самого короля?
– М-м-м-м, – в его восклицании чувствовалось понимание, что ничего хорошего из этого не выйдет. Юноша отвернулся к парапету, и на его лице вновь появилось выражение безразличия, а я продолжала гадать, не заметил ли он моей уловки. Одно было ясно: он не имел понятия о кровной связи с королем. Внезапно юноша нахмурился и, вглядываясь в даль, перегнулся через парапет.
– Там всадники… –
Я проследила за его рукой и увидела вдалеке группу крошечных всадников, скачущих галопом в нашу сторону. Вымпела с ними не оказалось, и невозможно было узнать, откуда они явились, по, когда они выехали из тени у подножия холма, я различила на их щитах герб Лионеля.
– Беги быстрее и скажи королю, что Кэй и Лионель возвращаются с юга, – приказала я приемному сыну. Оба они меньше двух недель назад отправились в Корнуолл, чтобы расспросить короля Марка, не знает ли он чего-нибудь о Ланселоте. Принимая во внимание скорость, с какой они возвращались домой, можно было предположить, что у них есть важные новости.
Воины ворвались в зал, даже не смахнув с себя дорожную грязь, прежде чем докладывать королю. Лукан подскочил, чтобы освободить их от мечей, но они прошли мимо, ведя между собой третьего человека. Длинная черная вуаль прикрывала хрупкую фигуру. Все трое встали перед королем на колени. Женская рука откинула в сторону материю, и я увидела заплаканное лицо.
– Инид! – мое восклицание разнеслось под сводами зала. – В чем дело?..
– Герайнт, ваше величество, – обычно едкий тон Кэя был смягчен важностью известия. – Король Девона пал в битве против саксов.
Артур окаменел, и я увидела, как пошатнулась Инид, когда сенешаль произнес эти слова. Но, оперевшись на руку Лионеля, она заговорила ровным голосом, твердо намереваясь с должным уважением сообщить о смерти мужа.
– Он восемь долгих лет хранил мир и верой и правдой служил вашему величеству. Не важно, что северяне упрекали его в том, что он ослабел, стал точно женщина. Он понимал, что это пустые слова, и, слыша их, лишь пожимал плечами. Но когда, милорд, наши разведчики донесли, что баркасы саксов пристали к берегу, что вооруженные люди в кольчугах вытащили их на сушу и суда не поднимаются вверх по реке, а ждут, пока приплывшие в них не разграбят небольшое укрепление, – вот тогда Герайнт взялся за щит и кликнул стражу. В его голосе прозвучал такой огонь, что никто не усомнился бы в его мужестве.
Инид не могла продолжать и повисла на руке Лионеля. За нее заговорил Кэй, и его слова заглушили тихие всхлипывания женщины.
– Мы прибыли накануне. Когда пришло известие о саксах, я пытался уговорить его подождать подкрепления от Багдемагуса и людей из Дорсета. Но Герайнт хотел напасть на противника прежде, чем тот закрепится на берегу, и надеялся, что если застанет его врасплох, то все обойдется обыкновенной стычкой, а не большим сражением.
И вот Герайнт со своими воинами устремился вниз на врага, и схватка кипела всю вторую половину дня: то на берегу, то у самой кромки воды. Снова и снова могучий король наседал на врага, пока океанская пена не обагрилась и кровь варваров не заструилась под копытами британских коней. Но ни та, ни другая сторона не могла взять верх, и, когда наступили сумерки, противники разошлись каждый в свой лагерь в противоположных концах береговой полосы. Кэй тогда почувствовал облегчение, потому что знал, что утром из Дорсета подоспеют свежие силы.