Гвиневера. Осенняя легенда

Вулли Персия

«Боже, – подумала я, – а что, если он ненавидит меня за все, что я сказала перед его уходом?» Эта мысль заставила мое сердце заледенеть, и я посмотрела на него, едва осмеливаясь дышать.

Подобие улыбки коснулось сначала его глаз, потом полных, чувственных губ, наполовину скрытых бородой. Не говоря ни слова, я схватила его руку и прижалась губами к нашим сплетенным пальцам. Ни один из нас не проронил ни звука, не отвел Глаз, но годы страха и разлуки растаяли в этом молчаливом продолжительном взгляде. Ужас и ноша потери умчались прочь, осталось лишь знание, что наша любовь не умрет никогда. Одна-единственная слеза скатилась с моей щеки.

– Хороший

знак, – радостно проговорила Бригита, вставая между мною и залом. Она принесла мне чашу с бульоном, но вместо того, чтобы дать ее мне, склонилась над Лансом, приподняла его голову с подушки и поднесла чашу к его губам. – Давайте-ка подкрепимся, сэр.

Он выпил немного, потом снова откинулся на подушку и закрыл глаза. Но перед тем, как уснуть, нашел мою руку, и мы просидели с ним рядом весь вечер.

Так началось долгое выздоровление. Мало-помалу раны заживали, от ссадин от медвежьих когтей остались лишь едва приметные шрамы, а повязка из корня окопника со временем помогла срастись сломанным ребрам. Сначала он был рад просто лежать без сна: смотреть на огонь или слушать, как я говорю о разных пустяках – о том, какого кабана принес из леса Иронсид, о том, что скоро должен вернуться Артур, и о встрече Гарета с Иронсидом.

Дни шли друг за другом, и Лансу уже не терпелось сесть в кровати, и вскоре его постель стали окружать друзья и соратники – каждый спешил сообщить какую-то новость за то время, пока он отсутствовал. Я по-прежнему сидела рядом, когда вокруг начинали сгущаться тени ночи, и приходила, чтобы провести минуту-другую наедине сразу после пробуждения. А в остальном жизнь начинала входить в нормальную колею. Когда приехал Артур, Ланс, хотя и осторожно, был уже способен ходить.

– Лучшее зрелище за долгие годы, – воскликнул муж, бросаясь к опиравшемуся на палку Лансу. – Не могу сказать, как это для всех нас отрадно!

– Для меня не меньше, – ответил рыцарь, пытаясь преклонить колени.

– Ни в коем случае! – вскричал Артур. – Ты хоть наполовину и уморил себя голодом, но все еще слишком велик, чтобы я мог тебя легко поднять. – На секунду мне показалось, что муж хлопнет друга по спине, но очевидная слабость бретонца заставила его руку остановиться, и вместо этого он обнял Ланса за плечи. – Давай садись со мной за стол и расскажи, где пропадал все это время.

Этой темы никто другой еще не касался, и, когда я села рядом с Артуром, у меня возникло двойственное чувство: любопытство подхлестывало узнать, где он был и что делал и что сам из этого помнил. Но удовольствие просто находиться с ним рядом и опасение, что он может припомнить, что источником всех его бед послужила я, заставляли надеяться, что Ланс сохранит молчание. Но Ланс только покачал головой.

– Я начал с поисков чего-то – то ли души, то ли смысла жизни, после стольких лет сейчас уже не могу ясно вспомнить. Но не отправился в Египет, где такими исканиями занимаются в пустыне. Я сделал другую, не худшую вещь – удалился в дремучий лес. Там почти так же опасно, и человек не менее оторван от людей. Но какие бы духовные вопросы я перед собой ни ставил, прежде всего необходимо было выжить. Может быть, я заболел или сошел с ума, но одна мысль, что я могу встретить другое человеческое существо, приводила меня в ужас, и я углубился в чащу, спал в пещерах и выходил из них только по ночам. Из того времени я мало что помню, кроме медведя. Это была огромная разъяренная самка, решившая, что я слишком близко подошел к ее детенышам. Она ударила меня в бок, и прежде, чем я успел подняться на ноги, заключила в свои смертельные

объятия… – Ланс содрогнулся и криво улыбнулся мне. – Определенно не такие дружеские, как у танцующего медведя в Карлионе.

Жалость на мгновение пронзила меня, и я поняла, что он не может знать, что несчастное животное уже мертво.

– А потом… потом я ничего не помню, пока не оказался здесь, в Камелоте, и не подумал, что вознесся на небо, о котором говорят христиане.

– Так добро пожаловать, мой друг. – Артур поднял рог с вином и провозгласил тост: – За пару замечательных соратников, которые отправились искать приключения во славу Круглого Стола, а нашли кузена. За вновь обретенную после возвращения моего помощника целостность Братства. За мир на юге, где за союзными племенами наблюдают новые управляющие. И за наше будущее – чтобы все мы продолжали расти и процветать.

Все выпили за это, хотя сама я проглотила больше воды, чем вина, которым щедро делился со всеми Кэй. Пришел конец долгому мучительному испытанию. Это было счастливым началом новой жизни не только для меня и Ланса, но и для всего Братства.

16

МОЗАИКА

Я никогда не видела знаменитых стеклянных мозаик, о которых рассказывал Паломид, никогда не любовалась плывущими в воздухе или сияющими золотом картинами. Но я жила подле радуг и умела восхищаться, когда зимний луг, тронутый первыми лучами весеннего солнца, превращался в целую гамму ослепительных красок… Годы после возвращения Артура из Франции и появления в Камелоте живого Ланселота показались мне прожитыми в самом сердце такого сияния, и даже еще ярче.

Весной после визита Артура к Кловису Бедивер уехал на континент, чтобы представлять нас при тамошнем дворе и присматривать за безопасностью границ Бретани.

– Он всегда был моим лучшим дипломатом, – заметил Артур, когда однорукий воин помахал нам на прощание с палубы судна, отплывающего от шумной лондонской пристани.

Кроме Мерлина, твой самый верный друг, подумала я. Именно такой посланник нам и нужен был на континенте, где после выходки Гавейна с римским послом о нас сложилось совсем не лестное мнение.

– После отъезда Бедивера Мордред места себе не находит, – заметил Ланс неделю спустя.

Мы были в саду императорского дворца, и я пыталась отформовать грушу у развалин южной стены. Я чтила обет, данный богам, и позволяла бретонцу сохранять между нами ту дистанцию, которая была угодна ему. Он казался тише и задумчивее, чем перед исчезновением, но между нами по-прежнему существовало доверие и взаимопонимание. Лучшего друга или вернейшего защитника нечего было и желать. И хотя наша любовь по-прежнему теплилась, мы оба вели себя очень осторожно, чтобы не позволить вспыхнуть страсти.

– Я подумал, что Артур мог бы принять участие в воспитании Мордреда, – добавил Ланс.

– Мне бы этого тоже очень хотелось. – Я отошла назад, оглядела наш труд и вздохнула: – Несбыточная мечта… рассчитывать, что Артур признает мальчика.

– Что ж, в этих обстоятельствах это, может быть, и понятно, – как всегда, Ланселот говорил уклончиво. Поведал или нет Артур секрет рождения Мордреда своему помощнику – об этом темноволосый бретонец никогда не говорил прямо.

Я кивнула, вспомнив, что ответил мне муж, когда я впервые упрекнула его за то, что он не интересуется сыном: «Ах, девочка, не проси меня быть всем для каждого, и я не потребую этого от тебя». Винить лучшего в западных землях короля за то, что он недостаточно хороший отец, наверное, неразумно.