Гюстав Флобер

Труайя Анри

Предупрежденный таким образом Флобер находит в который раз подтверждения своим сомнениям. Он отвечает Луизе, которая продолжает жаловаться в каждом письме: «Думаю, что мы стареем, черствеем, становимся раздражительными и окончательно запутались! Когда пытаюсь понять суть моих чувств к тебе, обнаруживаю вот что: страстное влечение прежде всего, затем духовную близость, глубокую привязанность, трогательное уважение… Ты просишь у меня любви, ты жалуешься на то, что не посылаю тебе цветов? Ах! Я, конечно, думаю о цветах. Только для этого советую тебе найти какого-нибудь расторопного свежего малого, мужчину с хорошими манерами и общепринятыми взглядами. Я же подобен тигру со слипшимися волосами на конце железы, которой он раздирает самок… Чувствую, что любил бы тебя сильнее, если бы никто не знал, что я люблю тебя… Вот так я устроен; кроме того, на моих лесах слишком много работы помимо сентиментального воспитания». [252]

252

Письмо от 25 февраля 1854 года.

Хотя их переписка продолжается еще несколько месяцев, их эмоциональные связи отныне столь слабы, что 16 октября 1854 года Флобер может написать Луи Буйе: «Что касается ее, Музы, то с ней покончено. И забудем об этом». В начале следующего года, собираясь на несколько недель в Париж, он предпочитает не предупреждать Луизу о своем приезде. Однако оповещенная общими друзьями, она спешит застать его в гостинице на улице Эльдер. Его там

нет. Она приходит туда несколько раз и наконец оставляет послание, в котором сообщает, что собирается отправиться в путешествие за границу и что ей необходимо увидеть его. «Глупо слушать чьи-либо советы и грубо отказывать мне, – пишет она ему. – Значит, я надеюсь на сегодняшний вечер и буду ждать у себя с восьми часов до полуночи». Взбешенный вторжением в его частную жизнь, он посылает ей письмо, в котором окончательно разрывает отношения: «Мадам, я узнал, что вы взяли на себя труд трижды прийти вчера вечером ко мне и не застали меня. Боясь публичного осуждения, которое может навлечь на вас подобная настойчивость, зная свет, считаю необходимым предупредить вас: меня здесь никогда не будет. Имею честь приветствовать вас». [253] На этом листке Луиза, плача от гнева и унижения, пишет: «Негодяй, трус и каналья», подчеркнув последнее слово жирной чертой. Не бросится ли она и на него с ножом, как на Альфонса Карра? Да нет, однако будет преследовать своей местью годы. И в 1856 году высмеет в рассказе «История солдата», который опубликует «Монитор».

253

Письмо от 6 марта 1855 года.

Грубо отделавшись от Луизы, Флобер испытывает чувство досады, безусловно, и в то же время покой и облегчение. Теперь не нужно бояться упреков, слез, гнева и скандалов любовницы; он в лучшем свете представляет свое будущее устройство в Париже. Он как раз нужен здесь Луи Буйе. Комитет по чтению «Комеди Франсэз» только что отказался принять его пьесу «Мадам де Монтарси». Флобер поднимает ему настроение письмом: «Призываю тебя к порядку – то есть к уверенности в своей ценности. Ну же, мой дорогой старик, мой чудак, мой единственный наперсник, единственный друг, единственный хранитель моих тайн, смелее, люби нас больше, чем все это. Старайся обходиться с людьми и жизнью с блеском (как это принято в Париже), так, как ты умеешь обращаться с мыслями и фразами». [254] И еще: «У тебя есть талант, только тебе присущий, по-моему, талант. Но у тебя нет того, что есть у всех других, а именно апломба. Ты не владеешь маленькими светскими хитростями, искусством пожимать руки и называть „мой дорогой друг“ тех, кого не хотел бы иметь и прислугой». [255] И сообщает, кроме того, своему корреспонденту: «Закончу свой несчастливый роман не ранее февраля. Это становится смешным. Не хочу больше говорить о нем… Падает листва. Аллеи, когда бродишь по ним, полны ламартиновскими звуками, которые я люблю. Дакно (собака) весь день лежит у камина, время от времени я слышу буксирные суда. Вот и все новости». [256]

254

Письмо от 30 сентября 1855 года.

255

Письмо от 5 октября 1855 года.

256

Письмо от 10 октября 1855 года.

Чтобы завершить последние страницы своего романа, он расспрашивает медицинские подробности у брата Ашиля, у Луи Буйе, а правовые – у руанских юристов. Затем едет в Париж и общается с женщинами легкого поведения: некой актрисой, мадам Персон, подругой Луи Буйе, Сюзанной Лажье, Луизой Прадье. Он отдыхает с ними от бурной Луизы Коле, которая окончательно исчезла с его горизонта. Теперь у него есть «свое жилище», пристанище на пятом этаже в доме № 42 на бульваре Тампль. Слуга Нарцисс Баретт занимается его хозяйством. В начале 1856 года к нему приезжает мать. Два года спустя она снимет квартиру этажом выше. Тем временем Флобер возобновил отношения с Максимом Дюканом, который настаивает на том, чтобы он доверил «Ревю де Пари» публикацию «Госпожи Бовари». Он дает две тысячи франков. Это достойная сумма. Флобер разрывается между искушением бросить свой роман в мир и страхом перед бурей, которая тотчас разразится вокруг него. Не утратит ли для него свою остроту, не обесценится ли это произведение, над которым тайно работал на протяжении четырех с половиной лет, оказавшись перед судом глупой, любопытной толпы? Не станет ли он сам, бросившись в суету литературной жизни, одной из тех марионеток, которых презирал на протяжении всей жизни? Он был так спокоен, когда читателями «Бовари» были только он сам и Луи Буйе. Однако именно Луи Буйе настаивает на том, чтобы он решился. Он соглашается и пишет своему кузену Бонанфану: «Знай, мой дорогой кузен, что вчера я продал свою книгу (звучит претенциозно!) за две тысячи франков и собираюсь продолжать! У меня будут и другие… Сделка заключена, я буду печататься в „Ревю де Пари“ в шести номерах подряд начиная с июля месяца. Затем я продам работу издателю, который выпустит ее отдельной книгой». [257]

257

Письмо от 9 апреля 1856 года.

В конце апреля месяца он возвращается в Круассе, вылизывает еще раз текст и 1 июня 1856 года объявляет Луи Буйе: «Вчера наконец отправил Дюкану рукопись „Бовари“, которая стала легче приблизительно страниц на тридцать, не считая большого количества изъятых строчек там и сям. Я вычеркнул три больших монолога Оме, целиком один пейзаж, разговоры буржуа на балу… и др. Видишь, старик, какой я герой. Выиграла ли от этого книга? Не сомневаюсь в одном – у целого теперь больше динамики. Если пойдешь к Дюкану, мне было бы любопытно знать, что он об этом думает. Лишь бы (inter nos [258] ) эти парни не двинули меня! Ибо не скрываю от тебя, старина, что теперь желаю увидеть себя опубликованным, и как можно скорее».

258

Inter nos – между нами (лат.).

Эта торопливость удивляет его самого. Что позволило так легко убедить его? То ли ядовитая атмосферы столицы, которая заразила его настолько, что сделала писателем, похожим на других? То ли сознание достоинств своего произведения позволяет ему сегодня желать его обнародования? Ему кажется, что он – профессиональный писатель, уверенный в своем пере, и в то же время – новичок, который никогда еще не встречал суждения света. Ветер приключений увлекает его. Он ждет ответа из Парижа с сердцебиением дебютанта.

Глава XII

Творчество, публикация, процесс

Расставшись с рукописью «Госпожи Бовари», Флобер сомневается: прав ли он, согласившись на публикацию этой книги? Имел ли право работать над ней? Кто станет интересоваться историей какой-то мещаночки, изменяющей мужу, которую бесконечные разочарования приводят к самоубийству? Этот реалистический сюжет с самого начала был ему

не по душе, чужд его страстному и лирическому характеру. Потом, принуждая себя, он принялся оживлять его, считая его превосходным упражнением в стиле. Мало-помалу Эмма завладела им настолько, что он мог сказать: «Бовари – это я». Однако, покоренный ею, отождествляя себя с ней, он строго следит за своим пером. Именно это соединение наваждения, доходившего до галлюцинаций, и холодного пестования выражения придает произведению неповторимый колорит. Несмотря на чрезвычайное внутреннее напряжение, Флобер с начала и до конца романа владеет воображением, укрощает чувства и спокойно рассказывает. «Нужно писать бесстрастно», – говорит он. Или: «Пишут не сердцем, а головой». Порвав с юношескими увлечениями, он не доверяет вдохновению, которое целиком завладевает автором в рассказе. Он не хочет, чтобы произведение было чем-то вроде сосуда, в который он сможет изливать свои переживания. Только стоя за героями, а не вмешиваясь с целью одобрить или осудить их поведение, он сможет вдохнуть в них жизнь. Только оставаясь беспристрастным и невозмутимым, он попытается с большей достоверностью передать их переживания и сделать образы более рельефными. С этим квазинаучным методом наблюдения за людьми и событиями у Флобера сочетается потрясающе четкий стиль. До крайности открытый, импульсивный в своих письмах, он в «Госпоже Бовари» скуп на определения и метафоры. Все говорится в нескольких словах, решительно и просто. Писатель управляет событиями, как режиссер пьесой в театре. Следуя от одного события к другому, мы все больше узнаем о местах и личной жизни героев. Ни одного ненужного описания. Все они, вне зависимости от продолжительности, имеют лишь одну цель – раскрыть действие. Говорили, что вымышленная деревня Ионвилль-л’Аббэ, в которой происходит большая часть истории, очень похожа на деревушку тех времен Ри, где жила Дельфина Деламар. Однако это могла быть и деревня Жорж-ле-Зо, где Флобер, его мать и Каролина спрятались на несколько недель, чтобы избежать встреч с безумным Эмилем Амаром, который хотел забрать у них свою дочь. Что касается Эммы Бовари, то реальный прообраз этой вымышленной героини найти весьма сложно. Печальная жизнь Дельфины Деламар, которая обманывала своего заурядного мужа, делая долги и умирая от отчаяния, послужила, безусловно, исходной точкой для создания первого варианта романа. Однако Эмма – это и Луиза Прадье, неверная жена скульптора, которая переходит из рук в руки, занимает деньги, оказывается перед угрозой конфискации имущества и решает броситься в Сену. Флобер слушал ее искренний рассказ и читал рукопись «Воспоминания госпожи Людовик» о ее безумных похождениях. Возможно, его вдохновляла и знаменитая мадам Лафарж, убившая своего глупого мужа, который не мог понять ее романтических иллюзий. А как здесь не подумать об Элизе Шлезингер, об Элади Фуко, о Луизе Коле? Когда он писал роман, в его воспоминаниях всплывали все женщины, которых он любил. У каждой он позаимствовал какие-то черты. У одной волосы, у другой цвет кожи, у третьей кокетство, у четвертой платья, у пятой мечты разочарованной супруги. Все переплелось в его сознании, когда формировался уникальный образ, не похожий ни на одну из реальных женщин, образ страстный, живой, эмоциональный – как сам автор. Да, Флобер был прав, когда говорил: «Бовари – это я». Чувствительность его героини, ее восторженность, озарения, ошибки, заблуждения, тревоги – он все это хорошо знал, испытывая во время работы. Напрасно он клянется, что в его книге «все придумано». Он не меньше рассказал о самом себе в исповеди не удовлетворенной жизнью женщины, разрывающейся между стремлением к возвышенной любви и очевидной заурядностью реальной жизни. Эмма Бовари – это трагическая борьба души, стремящейся к идеальному, которая сталкивается с банальными условностями провинциальной жизни. Флобер слишком часто чувствовал этот антагонизм и сумел открыто выразить его в исповеди женщины. Он сам живет, как буржуа, и мечтает, как поэт. Но в отличие от Эммы у него есть разрядка, благодаря которой он сохраняет свое душевное равновесие, – творчество.

Каково происхождение имени Бовари? Некоторые исследователи склонны видеть в нем вариант Эстер Бовери, которая была истцом на процессе в Руане в 1845 году; другие проводят аналогию с именем Буварэ, владелицы отеля в Каире, где Флобер останавливался в 1849 году во время путешествия на Восток. Если примем эту последнюю версию, то, согласно свидетельству Максима Дюкана, Флобер воскликнул у второго нильского водопада: «Нашел! Эврика! Эврика! Я назову ее мадам Бовари». Многочисленные комментаторы старались найти прообразы других героев романа. Так, Рудольф Буланже, элегантный землевладелец, любовницей которого стала Эмма, – некий Луи Кампьон, деревенский донжуан, который после многочисленных приключений покончил в 1852 году жизнь самоубийством. Он был любовником Дельфины Деламар, и, как в романе, следующим стал нотариус. У аббата Бурнисьена можно было бы найти много общих черт с неким аббатом Лафортюном, а фармацевт Оме – олицетворение самоуверенности и глупости – едва начертанный портрет (физический и моральный) аптекаря Жуанна, который служил в Ри. Можно было бы найти других живых людей, послуживших прообразами мэра Тюваша и негоцианта Лере. И, безусловно, Флобер обогатил свое произведение множеством непосредственных наблюдений. Однако эти крупицы правды очень незначительны по сравнению с работой, которую он сделал сам. Отталкиваясь от незначительных черт, он смог создать настоящих людей, вдохнуть в своих героев жизнь. Каждый из них – редчайшее явление – стал живым человеком. Таким образом, «Госпожа Бовари» – это не только Эмма, ее муж Шарль, ее любовники – Родольф и Леон, но все маленькое общество городка Ионвилль. Описание этого провинциального окружения необходимо для понимания психологии Эммы. Именно благодаря этому контрасту – она и все остальные – драма приобретает настоящую силу. Эти «другие» – все без исключения – печальные образчики человечества. Несмотря на слепую любовь к Эмме, Шарль Бовари остается посредственностью на протяжении всей книги. Мы очень скоро понимаем, сколь одиозен Оме, олицетворяющий самодовольство и торжественную глупость. Аббат Бурнисьен, пастырь, лишенный какого бы то ни было интеллекта, пошлый соблазнитель Родольф, бесхарактерный и слабый Леон, негодяй Лере…

Для того чтобы успешно продвигать работу, Флобер следует методу серьезной подготовки. Прежде чем писать текст, он намечает четкий план. Затем по более точному сценарию развиваются отдельные главы. За этими сценариями следуют наброски, сделанные в вольном стиле, по вдохновению. Именно в этих набросках сосредоточен тяжкий труд – вычитывание и центровка. Флобер правит их слово за словом, сжимает, неутомимо гранит и в конце дня радуется тому, что из завалов вытащил несколько фраз. Он читает эти фразы вслух своим трубным голосом в тишине кабинета. Если они проходят испытание «горлом», то работа над ними считается законченной. В противном случае он яростно берется за дело снова, чтобы придать тексту желаемую звучность. И в конце этих изнуряющих словесных упражнений он добивается чудесной прозы, которая оставляет впечатление такой естественной и легкой.

Отправив рукопись в «Ревю де Пари», он тотчас снова принимается писать. На этот раз он собирается перерабатывать «Искушение святого Антония»: «Надеюсь сделать это читаемым и не слишком скучным». [259] В то же время он собирает материал для средневековой легенды. Эта работа приятно отвлекает от душной атмосферы «Бовари». Однако он не перестает думать о ней. Его беспокоит молчание Максима Дюкана. «Я свалял дурака, последовав примеру других, поселившись в Париже, решив напечататься. Я жил в безмятежности совершенного искусства, пока писал для себя. Теперь же охвачен тревогой и сомнениями. Я ощущаю нечто новое: мне противно писать. Я чувствую бессильную ненависть к литературе». [260]

259

Письмо от 1 июня 1856 года.

260

Письмо к Луи Буйе от 16 июня 1856 года.