Хаджи
Шрифт:
– Не знаю, - сказал господин Гидеон Аш.
– Давным-давно ты меня предупредил, что все было бы по-другому, если бы на водяном вентиле лежала твоя рука вместо нашей.
– Это верно, - сказал отец.
– Вам бы пришлось погибнуть от жажды.
Господин Гидеон Аш рассмеялся.
– Теперь, когда мы отправляемся по разным мирам, я хочу, чтобы ты мне сказал, кто был твоим осведомителем в Табе.
– У меня их было много. Самый лучший - твой брат.
– Он мне не брат, - сказал хаджи Ибрагим.
– Мой брат - это ты.
Внезапно темноту прорезал мигающий луч фонаря.
– Ну, - сказал господин Гидеон Аш, - будь начеку. Кроме Саида, у меня много кон-тактов повсюду на арабской стороне. Они знают, как меня найти. Шалом.
– Шалом.
Мы с отцом пошли побыстрее, чтобы догнать семью. Нам уже были видны отдален-ные огни Тулькарма. Внезапно я остановился.
– Я забыл отдать господину Гидеону Ашу его наручные часы.
– Нет, Ишмаель, - сказал отец.
– Он хотел, чтобы они были у тебя.
Через несколько дней Яффо перешел к Хагане и Иргуну. Ко времени последней ата-ки от семидесяти тысяч арабского населения осталось только три тысячи.
14 мая 1948 года Давид Бен-Гурион зачитал Декларацию о независимости государст-ва Израиль. А через несколько часов на него напал весь арабский мир.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
Часть III. Кумран
Глава первая
Мы проворно пошли к Тулькарму. Господин Саид нервничал из-за нашего присутст-вия. Он извинялся, говорил, что он всего лишь разорившийся подмастерье аптекаря и жи-вет в одной комнате в доме своего отца вместе с женой и пятью детьми. Указав нам на-правление к центру города, он сказал отцу, чтобы тот не искал встречи с ним кроме как при самой крайней необходимости, и исчез.
Через несколько минут мы достигли уличного базара, наводненного человеческим морем, тысячами бездомных семей.
– На ночь мы найдем пристанище в мечети, - сказал Ибрагим, - а завтра посмотрим.
Он слишком поторопился сказать это.
Людская давка была такая, что мы не смогли подойти к мечети и на сотню ярдов. Черная волна рыдающих женщин катилась по земле, они пытались пеленать своих детей. Мужчины ходили вокруг. Мы были частью человеческого стада без имени и без лица.
Ибрагим бестолково стоял посреди этого моря страдания.
– Пошли отсюда, - приказал он, и в первый раз я увидел, что он на самом деле ли-шился способности командовать положением - или самим собой.
Мы поплелись прочь, пока не поредела толпа, а потом стали рыскать по окраинным улочкам в поисках приюта, какого-нибудь брошенного здания, чего-нибудь со стенами и крышей.
И вот пришло отчаяние оттого, что дома в Тулькарме заперты от нас на замок. Кур, коз и скот из дворов убрали в загоны, опасаясь кражи. Костлявые собаки, как злые стражи, в ярости скалили зубы при нашем приближении. За каждым мутным окошком видно было наблюдающего за нашим движением мужчину с ружьем.
За чертой города, где начинались
Ибрагим сделал перекличку и велел стоять на страже. Он дал Омару свой пистолет и тяжело опустился. В этот момент я поймал его взгляд. Он был таким, как будто он вдруг встретился лицом к лицу с видением ада. Я стоял и смотрел на него, его поведение меня испугало. Он заметил это.
– Ты что уставился, Ишмаель?
– мягко спросил отец.
– У нас ведь здесь нет родственников, - ответил я.
– Но мы же все еще на своей земле. Сейчас здесь смятение из-за того, что началась настоящая война, но мы здесь среди своих людей.
– Отец, они же заперли перед нами свои двери.
– Нет, нет. Они напуганы. Евреи ведь сразу по ту сторону дороги. Ты увидишь. Пройдет день, и нас снабдят пищей и кровом. Сделают какой-нибудь лагерь.
– Ты уверен?
– Я ни разу никому не отказал в Табе. Это наши братья. Кроме того, Коран говорит, что мы должны заботиться друг о друге.
– Ты точно знаешь, что так говорит Коран?
Я как будто ударил его. Отец был поражен не только видом масс бегущих людей, но и отвратительным приемом, который мы получили в Рамле и Яффо, а теперь в Тулькарме. Традиция гостеприимства укоренилась в нас, и ни в ком она не была так глубока, как в моем отце. Мы без конца хвастали своим гостеприимством. Это была наша сущность, суть нашей культуры, нашей человечности. Защита гостя и забота о нем были частью нас.
– Иди спать, - сказал он.
– Да, отец.
Но никто из нас не спал, хотя мы больше не разговаривали. Когда наконец его глаза закрылись и он скользнул на землю между своими женами, я позволил себе задремать.
Сон мой становился тяжелым, глубоким и полным безобразных видений. Много раз я чувствовал, что лежу на земле в оливковой роще, но не мог даже двинуть пальцем. Уста-лость довела нас до полусмерти, опутала мое сознание кошмарами. Я понимал, что отец пережил один из самых ужасных моментов своей жизни, когда наше легендарное госте-приимство могло обратиться в миф. Это проникало ко мне через мрак, смешавшись со сценами изнасилования моей матери. И другие сны тоже были ужасны... хаджи Ибрагим уже больше не мог защищать нас и принимать за нас решения... О. ночь, ночь, ночь... Все, конец!
– Вон с нашей земли!
Нас вырубила из сна окружившая нас стая рычащих собак со своими вооруженными хозяевами, жестами они прогоняли нас. Отец первым вскочил на ноги, остальные жались к стене. Хаджи Ибрагим с презрением оглядел их.
– Вы не арабы, - рявкнул он.
– Вы даже не евреи. У вас задницы так близко ко ртам, что от вашего дыхания несет дерьмом. Ладно, мы уходим.
Чудом мы нашли то, что казалось последним деревом в Тулькарме, которое еще не было прибежищем для какой-нибудь семьи и не находилось на враждебной земле. Мы со-брались под ним и стали ждать, пока отец не придумает что-нибудь.