Хагалаз. Восхождение
Шрифт:
— Осторожно отодвинь здесь.
Он повиновался. Энэйн перерезала несколько тканей, затем вдруг отстранилась и с видом озабоченного чем-то лекаря перешла к телу Микаэля. Его юношеская грудь мерно вздымалась. У Энэйн мелькнула похотливая мысль, но будто заботливая мать, она склонилась над ним и проделала всё то же, что и с Мисорой. Когда обе грудные клетки были вскрыты и алая кровь струйками потекла на каменный алтарь, Гелата собственными руками извлекала из тела женщины два крошечных сердца птицы сурт. Они трепетали в её руках: тёплые, живые, уникальные в этом сером человеческом мире. Девушку корёжило
Пока Энэйн помещала сердца в тело Микаэля, Этцель принёс иглу с тончайшей почти невидимой нитью. Девушка взяла её, и орудуя одновременно кинжалом и иглой обрезала, соединяла и зашивала всё, что ей было необходимо. Процедура длилась бесконечно долго. Гелате казалось, что оба истекут кровью до того, как Энэйн закончит, но в одном она ошиблась. Микаэлю девушка успела вернуть всё на свои места и сшить прежде, чем ситуация стала бы неисправной. В этом ей сильно поспособствовал Этцель, чья сила на удивление быстро помогала тканям срастаться. Что до Мисоры, так на неё за ненадобностью перестали обращать внимание, и женщина, добрую часть жизни бегавшая от смерти наконец-то совокупилась с ней.
— Всё получилось? — С толикой неуверенности поинтересовался Этцель, окинув взглядом готовую работу. Девушка кивнула, отложив окровавленные инструменты.
— Да. Теперь самое сложное. Нужно избавить тело от души.
Этцель откупорил флягу, прошептал какую-то фразу и поднёс её к губам юноши. Через несколько мгновений Микаэль рефлекторно закашлялся. Он открыл глаза и сморщился, судя по всему, от боли. Адским пламенем пылали новые органы. Увидев себя на алтаре а рядом остывающее тело обнажённой Мисоры, грудь которой безбожно разворотили, Микаэль едва не заблевал пол. Что-то остановило рвотный позыв, быть может, то было мерзкое на вкус зелье.
— Она… уже во мне? — прохрипел Микаэль неуверенно, видимо, полагая, что проспал ритуал.
— Нет, — отозвалась Гелата, и Этцель, подхватив юношу под руки, стащил его на пол. Микаэля подвели к начертанному символу, на противоположной стороне которого стояла испуганная малышка. Гелата встала на центр — переплетение, и почувствовал, как дрожат её ноги. Ещё немного, и всё закончится. Все они последуют за Мисорой.
— Ты должен дойти до неё по изгибу линии, никуда не сворачивая, — объяснил Этцель.
— А если не пойду?
— Не переживай, я помогу.
Маг отстранился, и едва у Микаэля возникла мысль бежать, его как будто заковали в тиски. Невидимая страшная сила давила с двух сторон, из-за сильной боли в груди было сложно дышать. Юноша сделал неуверенный шаг. Пространство будто стало вязким. Ему показалось, что он движется в воде.
Гелата, стоявшая в центре что-то без устали нашёптывала. Микаэлю представлялось, что её голос, наподобие верёвки, тянет к себе. Сопротивляться было невозможно. Он сделал ещё один шаг и на этот раз почувствовал острую боль. Пространство сжалось ещё сильнее. Микаэлю чудилось, что его голова вот-вот лопнет. Тело трещало по швам. Сквозь слёзы и сдавленный стон он шагнул снова. Пространство начинало белеть. Силуэт девушки размывался. Юноше виделось, что его пронзают световые лучи. Он захотел крикнуть, но не смог. Вместо этого горло с чудовищной силой сдавило. «Я умираю», — подумал
Тело Микаэля опустилось на колени. Гелата, ухватившая его за руки, осела там же. Её голова запрокинулась, глаза неестественно закатились, а рот раскрылся. Через мгновение нечто, напоминающее серую дымку выскользнуло из неё и метнулось в тело юноши. В ту же секунду обмякшая девушка рухнула пол, а Микаэль, зашедшийся тяжелейшим кашлем, с трудом приподнялся. Он тряхнул головой, затем в упор посмотрел на Этцеля.
— Как заново родился. Это чувство… не передать.
— Остался последний шаг.
Маг двинулся к замершей альбиноске, недоумённо взирающей на весь этот кошмар. Потеря крови и изгнание души дали о себе знать. Пошатываясь, Энэйн всё-таки добралась до малютки, вылупившей округлившиеся бесцветные глазёнки. Этцель зашёл девочке за спину. В его руках сверкнул чёрный ритуальный клинок. Из надрезанной артерии на шее Делэль хлынула кровь. Энэйн обхватила малютку и припала к её коже, как к источнику вечной жизни. Молодая кровь казалась существу сладчайшим нектаром, крепким пьянящим вином. Она пила её, пока малышка, беспомощно приоткрыв крохотный ротик, пыталась сделать вдох. Её и без того бледная кожа приобретала синюшный оттенок, но полумрак храма скрывал этот смертный отпечаток.
Когда бездыханное тельце упало, Энэйн вытер рот тыльной стороной ладони. Прилив сил опьянял. Он поднялся и в привычной насмешливой манере взглянул на Этцеля, замершего в немом любопытстве.
— Так прекрасно ни с кем не делить тело. Просторно, свободно…
— Непривычно, что ты теперь мужчина.
Энэйн усмехнулся.
— Какая разница? Главное, что нам уже никто не помешает…
Анвиль вздрогнул и открыл глаза. Жуткий сон, кошмар… вот он и закончился. Что только не приснится безумцу. Мужчина поднял руки к лицу, чтобы вытереть пот, как вдруг…
Пальцы коснулись гладкой кожи. Анвиль опешил, помедлил и осторожно ощупал себя. Ни шрамов, ни бородавок, ни жуткого черноватого мха. Всё то, что уродовало его долгие годы исчезло. Но как?
Он приподнялся на койке, моргнул и снова ощупал кожу, осмотрел руки, грудь. Не веря в происходящее, мужчина болезненно ущипнул себя, но наваждение не спало. Проклятье испарилось. Прежний облик вернулся к нему.
— Ха! — крикнул мужчина, и эхо разнеслось по коридору. В соседней камере недовольно буркнули. Анвиль подскочил к решётке и, несмотря на глубокую ночь, заорал: — Убили! Убили! Убили!
Заключённые, перепугавшись, повскакивали с кроватей. На шум прибежали стражники. Анвиль, уставившись на них широко распахнутыми глазами, громко засмеялся.
— Убили подлеца! Убили!
— Эй, ненормальный! А ну заткнись! Или тебе розгами всыпать?
— Свободен! Убили! Я свободен! — Он заносился по камере, вогнав в недоумение всякого, кто стал свидетелем данной сцены. Стражники опасливо переглянулись.
— Ты видишь? — спросил один. — Это же прокажённый.
— Угу.
— А куда всё делось? Лицо ведь… нормальное, человеческое…