Хаидэ
Шрифт:
— А что случилось, достойный? Солнце светит и небо чисто. А у вас в Каламанке будто прошла злая гроза и побила молниями жилища.
Старик оглянулся. И снова уставился на Хаидэ, подозрительно поблескивая глазами из-под клочкастых бровей.
— Все хорошо у нас. Если отдохнули, вот вам дорога, оттуда выедете на тракт.
— Он врет. Приходили тати, — мальчик засипел и продолжил басом, в котором гудели слезы, — два раза приходили. Первый бились с мужчинами, сильно. Но те их прогнали. Тогда… тогда
Он махнул рукой в сторону крайнего дома, зияющего черными провалами окон. Снова заплакал.
— И снова глупый, — упрекнул его старик Мелиттеос, — эхе-хе, что за дело храбрым всадникам до нашей беды. Их всего двое. Мы бы оставили вас ночевать, добрые люди, но страшусь я, что снова придут к нам гости. Ночью. Вы не спасете, их много. А они освирепятся, убьют и нас.
— Много их было, Мелиттеос? — Техути спрашивая, стоял, глядя, как со всех сторон подходят старики и старухи, некоторые ведут за руку детей.
— Много. Да вам что. Вы идите себе. А нам идти некуда. У одних ноги старые, а у других еще коротки.
— Вам совсем негде укрыться? — Хаидэ погладила мальчика по голове, ероша пыльные волосы, — сколько же вас осталось?
— Тридцать семей увели они. Да сколько убили. Наши мужчины уходят на тракт, и в Каламанке их была половина от числа. Те, кто вернутся с тракта, не найдут жен и дочерей. Только ненужные старики. Да малые дети.
Старик зашептал, подойдя ближе и обдавая их кислым запахом старости.
— Тати грозились вернуться. И что им с нас, все унесли, увели скот. Разве что поубивать сирых. И дождаться, когда погонщики принесут в дом денег да подарков. Некуда нам, добрая госпожа, как есть некуда. Хоть заройся в землю.
— Да… — лицо Хаидэ было строгим и задумчивым.
— Послушай, достойный Мелиттеос, мы поскачем по тракту, говоря всем, кого встретим, что мирный поселок Каламанк разорили тати. И ваши погонщики, может быть, вернутся быстрее. И смогут забрать вас.
— Да? А может быть, слух первыми вызнают тати? И тогда уж они быстро прискачут за нашими головами. Нет, добрые люди, езжайте потихоньку и если ваша доброта настояща — молчите о нас. Пусть боги обратят к нам светлые лики. Пусть они нас спасут.
— Скажи старик, какие они? — спросил Техути, — какая упряжь у их коней, и какое оружие носят воины? Откуда пришли? На каком языке говорили?
— Нет! Нет! — Мелиттеос замахал рукой и отошел, — идите, идите! Ничего не скажу.
Соглашаясь с ним, тихо роптала горстка старых людей, прижимая к себе мальчиков и девочек.
Хаидэ поклонилась. Вытрясла из сумки остатки ягод и, раздавая детям, сказала:
— Уйдите за озеро, к болоту.
Старик горько усмехнулся.
Сев на коней, путники направили их к выезду с площади, идя медленным шагом, провожаемые безнадежными взглядами.
— Видишь, — вполголоса сказал Техути, — Мы ничего не узнали. Вообще ничего.
— Подожди. Спешимся у тростников, на берегу.
— Зачем?
Она не ответила, направляя Цаплю к сверкающей воде. Оглянувшись, проверила — с площади их уже не видно. И спрыгнув, села на горячий песок, подбирая ноги в старых штанах.
— Ну, что торчишь на коне? Посиди со мной.
Время шло, за их спинами постукивали и шуршали стебли. Изредка вдалеке слышался детский плач. В озерце играла рыба, выпрыгивая и шлепая хвостами по тяжелой на вид, будто она из полированного железа, воде. Они сидели, настороженно оглядывая пространство по бокам и время от времени поворачивались, прислушиваясь. Хаидэ делала это машинально, думая о своем.
И первая подняла голову, услышав, как изменился шорох коленчатых стеблей.
— Я пришел сказать.
Мальчик выбрался на песок, убирая с лица полоски паутины.
— Ты смелый воин, мы тебя ждали. Ты умный.
— Правда? Хорошо. Я вырасту и пойду и убью всех.
— Так и будет, — ответила Хаидэ, — говори, мы слушаем тебя.
Стоя спиной к воде и быстро, по-птичьи, осматривая пустой берег, рощицы тростника и широкую степь, мальчик зашептал, хмуря светлые бровки над серыми глазами:
— Их было вот столько, сколько у меня пальцев один раз, второй и третий. У них широкие плечи и длинные руки. И черные панцири, с юбкой. А еще сапоги, черные. Они кричат, как клекочет ястреб, непонятно. И нам кричали на языке дороги тоже. Что убьют. Их кони низкие и злые, кусают зубами, кусали наших мужчин, за голову, за плечо. Топтали ногами. У них кривые мечи, как узкая луна.
— Тириты, — проговорил Техути, кивая.
— Они пришли не с тракта. Я когда в первый раз, я лазил в погреб ночью. Там мед. И выглянул, боялся, что мама…
Он замолчал. Потом вспомнил, что смелый и сипло продолжил:
— Светила луна, они набежали, как тени, из самой степи, оттуда вот. А еще… еще у них…
— Что? — Хаидэ присела на корточки, внимательно глядя в широко расставленные глаза.
Мальчик прижал руку к широкому вороту рубашки.
— Тута у главных, что кричали-командовали, были такие светились в луне белым, а когда горели дома — красным. Такие штуки на веревке.
Он присел и стал пальцем чертить на песке. Хаидэ и Техути смотрели, сблизив головы, как неровные линии складываются в фигуру.