Халтура
Шрифт:
— Для деторождения.
— Спасибо. Теперь все ясно, — сказал я. — Тварь решила, что на трезвую голову девушка не справится.
— Нет, — отрезала Гард.
— Ох, ну да, ведь мы имеем дело не с человеком. Это тварьне справится.
— Нет, — еще суровей сказала Гард.
— Понимаю. Значит, просто для настроения, — сказал я. — Может, заодно прихватили с собой и расслабляющую музыку?
— Дрезден, — прорычала Гард.
— Ведь ка-а-аждому из нас кто-то ну-у-у-жен подчас, — пропел я. Весьма посредственно.
Гард
— Но не от каждого рождается отпрыск, который прогрызает путь из чрева своей матери, убивая ее при этом.
Вот, еще один ответ. Правда, слишком жесткий, на мой вкус.
Я перестал петь и почувствовал себя равнодушным ублюдком.
— Они одиночки, — продолжила Гард ужасным в своем спокойствии голосом. — Обычно они похищают жертву, насилуют, разрывают на куски и поедают. Этот задумал нечто иное. Какие-то компоненты медовухи придают отпрыскам Гренделя способность к размножению. Он собирается оплодотворить ее. Создать себе подобного.
Тут меня осенило.
— Так вот кто приклеивает инструкцию к противозачаточным таблеткам! Тот, кто прежде никогда ими не пользовался!
— Она девственница, — подтвердила Гард. — Для размножения гренделенышам нужны девственницы.
— Большая редкость в наши дни, — заметил я.
Гард горько рассмеялась:
— Поверь мне, Дрезден, подростки не меняются. Гормоны, любопытство и полная неосведомленность о последствиях своих поступков. Девственницы всегда были редкостью. И в Викторианскую эпоху, и в эпоху Возрождения, и в Средневековье. Но даже встречайся они в наше время в десять раз реже, чем тогда, все равно сейчас на земле намного больше девственниц, чем когда бы то ни было за всю мировую историю. — Она покачала головой. — Людей стало такмного.
Некоторое время мы шли молча.
— Интересное наблюдение, — наконец заметил я. — Ты говоришь обо всех этих эпохах так, словно сама была им свидетелем. Думаешь, я поверю, что тебе больше тысячи лет?
— По-твоему, это невозможно? — парировала она.
Что тут скажешь? На свете много бессмертных — или почти бессмертных — сверхъестественных созданий. Даже смертные чародеи могут прожить три-четыре столетия. С другой стороны, не часто встретишь бессмертного, который — по моим чародейским ощущениям — кажется настолько смертным.
Секунду я смотрел на нее, затем сказал:
— Если так, то ты неплохо сохранилась. Я бы дал тебе около тридцати.
Ее зубы блеснули в тусклом свете.
— Полагаю, вежливее было бы сказать двадцать девять.
— Мы с вежливостью никогда не были хорошими друзьями.
Гард кивнула:
— Это мне в тебе и нравится. Ты говоришь то, что думаешь. И действуешь без колебаний. Сейчас это большая редкость.
Некоторое время я тихо шел по следу, пока Мыш не остановился. В его груди родился почти неслышный звук. Я поднял руку. Гард замерла.
Опустившись на колени рядом с псом, я прошептал:
— Что такое, мальчик?
Мыш
Держа в руке светящийся амулет, я последовал за ним. На мокром камне лежали пряди седой шерсти. Прикусив губу, я поднял амулет, чтобы осмотреть стену. На ней виднелись длинные царапины — не шире ногтя, но глубокие. Настолько, что дна не разглядеть.
Гард присоединилась ко мне и встала за моим плечом. Ее духи — что-то цветочное, я их не узнал — добавляли приятную нотку к ароматам извести и плесени.
— Это сделано чем-то острым, — пробормотала она.
— Верно, — кивнул я, собирая шерсть. — Достань свой топор.
Она подчинилась. Я поднес шерсть к краю лезвия. Волоски съежились и почернели. Запахло паленым.
— Чудно. — Я вздохнул.
Гард приподняла бровь.
— Фейри?
Я кивнул.
— Малки, почти наверняка.
— Малки?
— Зимние фейри, — пояснил я. — Кошки. Размером примерно с рысь.
— Сталь с ними справится, — отозвалась Гард, энергично поднимаясь.
— Конечно, — согласился я. — Полдюжины малков для тебя не проблема.
Она кивнула и, держа топор наготове, повернулась, чтобы двинуться дальше.
— Поэтому они держатся стаями по двадцать штук, — добавил я через несколько шагов.
Гард остановилась и посмотрела на меня.
— Просто делюсь информацией, — сказал я и махнул рукой на стену. — Это территориальные метки местной стаи. Малки сильнее обычных животных, они быстры и могут становиться почти невидимыми, а их когти острее и тверже хирургической стали. Однажды я видел, как малк разорвал в клочки алюминиевую бейсбольную биту. В довершение всего они разумны. Умнее некоторых знакомых мне людей.
— Лед и пламя! — тихо выругалась Гард. — Ты с ними справишься?
— Они не любят огонь, — ответил я. — Однако в замкнутых пространствах я его тоже недолюбливаю.
Гард кивнула.
— С ними можно договориться? — спросила она. — Заплатить за проход?
— Они держат слово, как все фейри, — ответил я. — Если сможешь заставить их дать его. Но представь, как кошки любят поохотиться, даже когда не голодны. Вспомни, как они играют с жертвой. А потом собери этот милый киллерский инстинкт со всех чикагских кошек — и его как раз хватит на одного малка. Кошки по сравнению с малками — что мы по сравнению с Ганнибалом Лектером.
— Значит, договориться не удастся.
Я покачал головой:
— Не думаю, что мы сможем предложить им что-то более желанное, чем наши крики и мясо.
Нахмурившись, Гард кивнула:
— Значит, нужно проскочить незамеченными.
— Хорошая мысль, — кивнул я. — Однако у этих тварей кошачье восприятие. Возможно, мне удастся помешать им увидеть или услышать нас — но не то и другое одновременно. И они по-любому нас учуют.
Гард снова нахмурилась. Достала из кармана небольшую коробочку из старой, бледной слоновой кости. Открыла и принялась осторожно сортировать крошечные костяные квадратики.