Халява для раззявы
Шрифт:
Посуды у Маргариты Львовны в отсутствии горничной накопилось достаточно. Интересно, она хоть что-нибудь своими руками делает? Вряд ли. Наверное, только усы выщипывает собственноручно. На кухне у Козлодоевских стояла посудомоечная машина, как и полагается у современных хозяек, но Маргарита Львовна предпочитала ручное, естественное мытье. О чем она заранее предупредила Филимона. Пришлось закатать рукава и приступить к мытью посуды. Через пять минут ему стало жарко, через десять минут пальцы набухли и размокли, через пятнадцать заныла спина. А грязной посуды не уменьшалось. Вероятно, Маргарита Львовна
Закончив с мытьем посуды, Филимон быстренько полил цветы и протер полы. Все это заняло почти три часа. До прихода кухарки еще оставалось время и Филимон решил «убраться» в кабинете. Он взял щеточку для пыли, швабру с ведром и направился в заветную комнату. Сердце бешено колотилось, мерещились какие-то подозрительные шорохи. Филимон открыл дверь в кабинет и включил свет. Его интересовал в первую очередь книжный шкаф. К несчастью, дверцы были заперты. Лоховский огляделся в поисках ключа.
– И кто-это у нас тут такой миленький? – раздался неожиданно за спиной Филимона Аркадьевича мужской голос. Он вздрогнул и выронил из рук щеточку для пыли.
Филимон обернулся и увидел мужчину лет пятидесяти пяти. Этакий толстощекий, румяный пузан с мысленно-похотливыми глазками и плешивой головой. На его толстеньком курносом носике с трудом удерживались очки в тонкой металлической оправе. Метал был желтого цвета, вероятно, золото.
«Надо полагать, Антон Генрихович, собственной персоной» – подумал Филимон Аркадьевич. – «Из породы тех, кому все равно какая женщина, лишь бы моложе его жены».
– З-здравствуйте, – слегка заикаясь, сказал Филимон, – Я ваша новая горничная, Фаина Иванова.
– Пр-релестно, пр-релестно! А я – ваш новый, так сказать, хозяин. Антон Генрихович Козлодоевский, прошу любить и жаловать. Любить даже предпочтительнее, – противно захихикав, добавил Козлодоевский.
«Только не любить, – пронеслось в голове Филимона, – мне этого не хватало».
Козлодоевский потирая ручки приблизился к Филимону:
– Откуда ты прелестное дитя?
– Из фирмы «Домострой» – растерявшись, брякнул Филя.
– Нет, я имел в виду ты городская? Жить у нас будешь или дома?
– Я… это, городской, ой! Городская. Но жить буду у вас, пока, временно. Так Маргарита Львовна сказал.
При упоминании о жене мысленное выражение на лице Козлодоевского сменилось брезгливым:
– А где Маргарит Львович, Лев Маргаритыч, кстати? – поинтересовался он у Филимона.
– А я никого постороннего тут не видела. Никаких мужчин.
Козлодоевский улыбнулся и похлопал Филимона по щеке:
– Я имею в виду супружницу свою, глупышка. Куда мадам гренадерша отправилась?
– В парикмахерскую.
– О, мадам нету дома? – оживился Козлодоевский, его потные рученки потянулись к Филимону, – Это меняет дело. А пойдем, прелесть моя, я тебе свою коллекцию марок покажу. Ты любишь марки?
Филимон пытаясь отстраниться от возбужденно дышащего Аниона Генриховича, замер. Коллекция марок?! Это интересно. И где же это он ее хранит?
– Да, хочу, – изображая робость со смесью любопытства, согласился Филимон.
Козлодоевский не мешкая
– Фаина, Фаина, веди Теодорочку, я ее выгуляю. Девочка моя, совсем засиделась.
Услышав глас супружницы, Антон Генрихович побледнел, проскользнул мимо Филимона в одну из комнат, показывая знаками, что его нет и не было. Филимон вздохнул с облегчением. Так, его нравственности пока ничего не угрожает. Сегодня, А завтра? В том, что Козлодоевский доведет начатое до конца, Филя уже не сомневался. Козлодоевскому было все равно – красавица перед ним или уродина. Как говориться, некрасивых женщин нет, бывает только плохое настроение или импотенция.
Филя вывел Теодору «мамочке» и отправился в свою комнату. Пусть Козлодоевский сам объясняться с женой. Как и когда он появился в квартире.
Первое утро рабочего дня оставило у Филимона Аркадьевича неприятные впечатления. Он совершенно не выспался ночью. Спать лег поздно, с непривычки руки и ноги гудели, в каморке было душно, кровать оказалась жесткой и неудобной. В довершении ко всему, едва Филимон заснул, как был разбужен попыткой проникновения на свою территорию неприятеля, в лице Антона Генриховича. Еще вечером, укладываясь спать, Филимон заметил, что на дверях изнутри отсутствуют замки или какие-либо щеколды. Это ужасно не понравилось Филимону. Необходимо было чем-то обезопасить себя. В качестве запора послужила тумбочка, придвинутая к дверям, В качестве сигнализации парочка – железных банок из-под горошка, куда были вставлены несколько столовых ложек. Банки были установлены на тарелку, позаимствованную на кухне.
Сигнализация сработала как настоящая, предупредив о незаконном вторжении. Среди ночи Фил был разбужен грохотом отодвигаемой тумбочки и падением предметов. Филимон открыл глаза и вскочил с постели. Он прислушался, за дверью было слышно тяжелое дыхание Козлодоевского и его шепот:
– Фаинушка, Фаюшка, у тебя водички не найдется? Открой дверь, не бойся. Я тебя не обижу, я не страшный, я такой…
«Ага, он бы еще десять долларов попросил разменять, в два часа ночи. Нашел дурака, вернее дуру. Такой. Знаем-знаем какой, сразу кинется и согласия не спросит.» – подумал Филимон.
На счастье Филимона Аркадьевича, грохот был услышан и мадам Козлодоевской, ее голос раздался в коридоре:
– Антошик, что у нас тут упало? Может грабители влезли?
Антон Генрихович тут же попытался успокоить супругу и отвести от себя подозрения:
– Нет, заинька, все нормально. Это я на кухне табуретку свалил. Что-то в горле пересохло, водички решил попить.
«Заинька, с такими-то усами, скорее котик.» – подумав про себя и тихо хихикнув, Филимон улегся в кровать. В супруги угомонились, в квартире установилась тишина, а сон все не шел и не шел. Филимон ворочался с боку на бок, раздумывая как обезопасить себя от поползновений любвеобильного Антошика. Сон пришел только под утро.