Хамелеон
Шрифт:
— Все понял. Разрешите идти? — вновь вытянулся по струнке смирно комроты, испрашивая дозволение покинуть кабинет, дабы избежать продолжения головомойки.
— Погоди, — бросив на тянущегося подчиненного хмурый взгляд и откинувшись на спинку своего кресла, Калиновский все же решил завершить беседу в положительном ключе. — За то, что совершенно неработоспособные машины не пропустил, хвалю. Сдержал давление. Не прогнулся, как твой предшественник. Это многого стоит. Как и решение пропустить лишь чуть-чуть некомплектную технику. Молодец, умеешь соображать, что к чему. И за идеи тебе спасибо. Стоящие. Действительно стоящие. Есть с чем и кому работать. Но место свое в армейской иерархии все же помни и впредь не дерзи старшим. — И похвалил и пропесочил он своего ставленника, прежде чем отпустить того восвояси. Правда, напоследок несколько удивив. — Товарищ Сталин заинтересовался целым рядом фактов и выводов из декабрьского доклада о прошедших маневрах английской армии. В том числе, вышедших
Покинув кабинет начальства, и получив на руки оговоренный документ, Александр поспешил покинуть здание, где располагалось УММ, чтобы до окончания рабочего дня супруги успеть отстоять многочасовую очередь в ресторан «Метрополь». Раз уж выдалась такая оказия, как однодневная командировка в Москву, грех этим было не воспользоваться, чтобы провести время вместе, да еще в столь элитном заведении. Прежде-то им никак не удавалось выбраться в какое-нибудь подобное место, имея всего один день для встречи в месяц. К тому же жена хотела послушать вживую джазовый оркестр, а таковой ежедневно играл лишь в «Метрополе». Тут же все сложилось один к одному. И желание, и время, и финансы, имелись в достатке, дабы побаловать себя изысканной кухней и обществом не самой рядовой публики.
— Настёна, ты чего насупилась? — оторвавшись от сметания с тарелки нежнейшего оливье, Александр обратил внимание на хмурый взгляд своей второй половинки. — Еда не нравится что ли?
— Да нет. Все очень вкусно, — тут же слегка качнула та в ответ удерживаемой вилкой. Даже для их, на общем фоне весьма обеспеченной в плане продовольствия, семьи последний год вышел откровенно скупым на всевозможные разносолы. Не говоря уже о всяких деликатесах. Потому любое ресторанное блюдо уходило на ура.
— Тогда что случилось? — проследив за взглядом жены, что та изредка бросала за один из соседних столиков, он хорошо рассмотрел сидящую за ним парочку, на фоне которой они сами смотрелись, как утки в компании лебедей. — Хочешь себе такой же наряд, какой имеется у той барышни? — вновь вернувшись к салату, слегка кивнул он головой в сторону столика означенной персоны.
— А ты ее знаешь? — вместо вполне ожидаемых: да, нет или не знаю, задала та мужу весьма странный вопрос. Дело же обстояло в том, что именно эту блондинку Анастасия когда-то оттаскала за волосы, подумав, что та являлась еще одной охотницей на Александра. Она и думать-то о ней уже давно забыла. И тут такая неожиданная встреча.
— Её нет, — даже не став оборачиваться вновь, чтобы бросить еще одни взгляд на соседний столик, отрицательно покачал головой Геркан. — А вот мужчина мне знаком. И поверь мне на слово. Лучше держаться от него подальше. Так что прекращай обращать на них внимание и просто наслаждайся отличной кухней и моим обществом, — подарил он супруге мягкую улыбку.
— Как скажешь, — тут же последовала совету мужа Настя, вернувшись к своей сельди под шубой. — А кто он такой? — все же не выдержала она и спросила, после того как с холодным блюдом было покончено, а суп еще не доставили.
— Не помню его имени. Мы и виделись-то прежде всего один раз. Примерно год назад на полигоне, — промакивая губы салфеткой, чуть тише, нежели прежде, начал говорить краском. — Но одно я знаю точно. Это личный помощник Енукидзе. Того самого, что заведует спокойной и сытой жизнью всех обитателей Кремля. А слухи про последнего ходят не самые приятные. — Со временем старый революционер и соратник Сталина превратился в откровенного сибарита, любящего дорогие машины, модные костюмы, курорты, хорошую еду и молоденьких девушек, что не гнушались устраивать свою карьеру через постель. Но именно через него в Советском Союзе можно было достать все, что угодно. Отчего народ и шел к нему на поклон нескончаемым потоком, нередко предлагая своих молодых жен и дочерей
— Что за слухи? — тут же подалась вперед одна любопытствующая особа, за что мгновенно получила легкий щелбан по своему носику.
— Такие, о которых вслух лучше не говорить, — максимально дипломатично ответил Александр. — Просто поверь, что они есть и старайся держаться подальше от этих людей.
— Ого! Смотри! — округлив глаза и подавшись вперед, зашептала Анастасия своему мужу, при этом кивая уже в другую сторону. — Это же твой начальник! И вместе с ним сам Тухачевский! Ой! Они, похоже, идут прямо к нам…
Свыше трех месяцев минуло с той встречи в ресторане, и если прежде комроты воспринимал ее, как отпущение грехов и дарование ему второй попытки на исправление в глазах «армейских небожителей», то ныне Александр Геркан едва сдерживался от того, чтобы начать выть на Луну от накатившего на него чувства обиды. А дело заключалось в том, что он вновь изменился. Нет. Не так, как в первый раз, что случился четыре года назад. На сей раз личность осталась прежней. Но легче от этого не было, поскольку отныне в его голове уместились откровенно сакральные знания о событиях должных произойти в ближайшие пять лет. И это была катастрофа! Ведь мало того, что он полноценно влился в команду Калиновского, а значит и Тухачевского, всем членам которой в относительно скором будущем предстояло отправиться в застенки и после на эшафот. Так еще он это сделал прямо на глазах доверенного человека Енукидзе, отужинав с ними в «Метрополе», словно с лучшими друзьями! И, значит, Сталин мог узнать об этом факте едва ли не из первых уст. Узнать и вовсе отвернуться от одного, неразборчивого в своих деловых связях, краскома. Хотя того же Енукидзе уже совсем скоро ожидало самое настоящее забвение с печальным концом у расстрельной стенки.
Ох, если бы не желание подняться повыше, он вполне благополучно пережил бы будущие страшные 37-ой и 38-ой года. Да, был бы арестован, но опосля выпущен на свободу и даже возвращен на службу, как непричастный ни к чему такому эдакому. Теперь же в его жизни все шло по-другому. И результат рассмотрения его дела уже мог оказаться отнюдь не в его пользу. Радовало же во всем этом лишь одно — у него в запасе имелась фора почти в 4 года, за которые можно было успеть сделать много чего.
Естественно, в первые дни после своего очередного «обновления» Геркан, помимо того что вынужденно валялся в постели мучимый сильнейшей мигренью от переработки мозгом безумно огромного пласта новой информации, серьезно раздумывал о возможности сбежать за границу. А если точнее — в Великобританию или США, поскольку знание английского языка на весьма неплохом уровне у него обнаружилось еще в августе 29-го года. Ему даже пришлось обзавестись несколькими словарями, раскошелиться на частные уроки и начать читать статьи выписываемых тем же Дыренковым американских и английских технических журналов, чтобы хоть как-то залегендировать, и необходимость, и наличие, подобных познаний.
Правда, кому он там мог быть нужен — непонятно. Ни политического веса, ни громкого имени, ни особых позиций в советском обществе, чтобы позволить местным властям создать из себя некое антикоммунистическое знамя или хотя бы скромный флажок, он не имел. Потому для данных государств никакой ценности, как личность, уж точно не представлял. Стало быть, и помогать ему с дальнейшим устройством жизни местным чиновникам не имело никакого смысла. Да, что-то он мог поведать про характеристики новейшего бронетанкового вооружения РККА. Но и только. Сами-то новейшие машины уже не единожды были засвечены перед всем миром на парадах в Москве, Харькове и Ленинграде. СССР вовсе не собирался ничего скрывать от своих недругов, надеясь испугать потенциальных противников открытой демонстрацией имеющихся сил и возможностей в военной сфере. Учитывая, что в той же Великобритании за год строили столько же танков, сколько в Советском Союзе за 1 месяц, грозить действительно имелось чем. Так что этот вариант отпадал также. А как простой гражданский человек, без всякой корочки о высшем образовании и соответствующих знаний, он мог рассчитывать разве что на место обычного рабочего. И это в лучшем случае! Особенно сейчас, когда страны западного мира все еще находились в состоянии экономического кризиса, и за рабочие места там велась настоящая драка меж собственных граждан. Вот только как-то не хотелось примерять на себя эту роль, зная из рассказов того же Чудакова, в каких нечеловеческих условиях приходится вкалывать, к примеру, работягам на автомобилестроительных заводах Форда, где человек попросту «сгорал» за несколько месяцев от непосильных нагрузок, после чего пинком под зад вышвыривался на улицу. И ведь даже понимая, что их ждет, десятки тысяч кандидатов ежедневно выстраивались в очереди у ворот подобных фабрик в надежде получить место, дабы заработать доллар другой для пропитания своих семей. Голодные смерти в тех же США стали в 1933 году обыденным явлением. Максимально возможно скрываемым федеральными властями от широкой общественности, но обыденным. А как могло быть иначе, если каждый третий не имел возможности найти себе работу?