Хамсин
Шрифт:
– Господи, что с нами происходит?
– Пути Господни неисповедимы.
– Мы сможем возродить свои чувства?
– Пути Господни неисповедимы.
– Мне очень нужно это знать.
– Пути Господни неисповедимы…
И тогда она вынесла свой вердикт. Свою истину. Случится то, во что ты очень веришь. А она верила в их предначертание. В то, что они созданы друг для друга. Но пришло время любовь отпустить во имя ее спасения. Сойти с дистанции земных чувств и приблизиться к состоянию любви Божественной. Лада стояла в храме трех религий и разговаривала с Богом. Он выглядел, как человек. И пах он тоже, как человек – завтраком, состоящим из иракской
Католики праздновали Чистый четверг, и началась предпраздничная служба. Мужчины в белом пели молитву. Они пели ее на ходу и шли так долго, что перестали иметь видимое начало и конец. Лада наблюдала с балкона, и каменные перила упирались ей в грудь. Неожиданно из ниоткуда прозвучал вопрос:
– Чего ты хочешь больше всего на свете?
– Ребенка.
Ее ответ улетел прямиком под купол ротонды над кувуклией. Он прозвучал невольно, как-то сам собой. Выпрыгнул из ее подсознания, и женщина поняла, что наконец-то полностью доверилась Богу и перестала себе врать. Белый ход сменился черным. Затем монахи рассеялись, и ключник влез на деревянную лестницу. Стрелки приблизились к десяти утра.
Абрикосовое солнце старательно вылизывало шустрым языком тень. На небольшом выступе сидела женщина с младенцем. Ему исполнилось от силы недели две, и тот напоминал слепого котенка, одетого в человеческие одежки. Женщина крутила его, как куклу, рассматривая до мелочей, еще до конца не осознавая, что он уже не внутри, а снаружи. Все это происходило посреди молящихся, плачущих и лобызающих святые камни.
Лада сделала несколько глотков воды и отправилась по Пути Скорби улицей Виа Долороза, делая все нужные остановки. Незаметно закончился крохотный армянский квартал с целым полком талантливых гончаров и художников. Последние без устали покрывали кувшины лилиями, виноградными листьями и цветами лотоса. На рынке в мусульманской части толпились люди, рассматривая товар. Они громко торговались, сбрасывая цену в несколько раз. Хотелось выпить гранатовый фреш за пятнадцать шекелей и окунуть руку в корзину с бирюзой, но она не давала себе поблажек и не делала пауз. Покорно шла и набиралась сил в пути перед принятием своего самого смелого решения.
Все остановки были отмечены часовнями и церквями. На четвертой ей вдруг стало очень больно. Именно в том месте, где Господь встречался с Матерью Марией. Женщину накрыло скорбью всех терявших своих детей, и она механически погладила пустой живот, а потом резко одернула руку. На секунду показалась, что в утробу проникла чья-то душа.
Пятым пристанищем считался камень, сохранивший след руки Иисуса, когда тот освободился от креста. К нему выстроилась длинная очередь. Люди переминались с ноги на ногу, не выпуская из уст свои просьбы, и она покорно пристроилась в хвост, в надежде скинуть на минуту свой, пусть и не такой масштабный, но все же крест.
Шестая точка называлась местом Вероники, вытершей кровь с его лица шелковым платком. На платке отпечатался лик. Неожиданно заметила одинокую фигуру женщины, облаченную в покрывало, только подчеркивающее стройность ее фигуры. Волосы, перевязанные шнурком, по-местному – хевел, струились по плечу. На загорелых стопах сидели, как влитые, кожаные сандалии с ремешками, и Лада вспомнила, что подобные босоножки видела в ALDO и даже их примеряла. Девушки встретились глазами и узнали друг друга:
– Ты здесь?
– Я отсюда никогда не ухожу.
– Но тебя же могут увидеть.
– Как видишь – нет.
– Ты очень красивая.
– Ты
– Что мне делать?
У Лады опять сорвался вопрос, парализующий ее рассудок и вытесняющий любые другие темы.
– Просто открой дверь, когда он захочет уйти, и вытри пот с его лба.
– А потом?
– А потом будь готова эту же дверь распахнуть. В момент, когда вернется…
Половину крестного пути занимал рынок. Ей показались неуместными подвешенные футбольные мячи, кальсоны и бутсы.
Лебедев стоял у Церкви Святого Петра в южной части Тель-Авива и думал о своем. Суббота подходила к концу. Часы показывали 17:00, время для посещений. Он долго искал улицу Оффер Коэн, имеющую цифровое обозначение: 3377, а потом нашел по колокольне – самой высокой точке. Это место считалось первым пристанищем паломников на святой земле, высадившихся в порту Яффо.
Мужчина зашел внутрь и минуту привыкал к полумраку. Поразила абсолютная тишина. Ни шаркающих шагов, ни чтения нараспев, ни сложнейшего кондакарного пения. На двух алтарных столбах – изображения Петра и Павла. На остальных – еще десять апостолов. Сцены из жизни Петра, по преданию, когда-то расписали мастера из Почаева. Дмитрий сел на лавочку и начал молчаливый диалог:
– Боже, я оступился.
– Я знаю.
– Я возжелал другую.
– Да…
– Я совсем запутался.
– Покайся.
– Прости меня. Но я больше не смогу хранить верность.
– …
В последний день у Лады не было экскурсий. Она понятия не имела, чем занимается целыми днями Димка, и не собиралась в это вникать. Рано утром уходила в город, либо сидела у Средиземного моря и смотрела в одну точку. Пыталась к нему подступиться, но волна не подпускала, отбрасывая на шезлонги, стоящие в три ряда. Прогоняла своим свежим дыханием, словно до этого жевала белые имбирные листы, подающиеся к суши. Море всегда так себя вело в конце марта.
На пляже выгуливали собак, и они радовались, глотая сбитую пену, как шарики сливочного мороженого. Арабки сбивались в темные стаи и о чем-то оживленно беседовали, поглядывая на детей.
Напоследок она решила съездить в Тель-Авив и поглазеть на знаменитые Башни Азриэли – три небоскреба в форме круга, квадрата и равностороннего треугольника. Со смотровой площадки самой высокой круглой башни открывался потрясающий вид на весь город. Внутри зданий разместились престижные офисы, рестораны и торговый центр. В одном из магазинов девушка купила розовые замшевые туфли и не снимала их потом в Украине до самого октября.
Гуляя улочками города, Лада случайно забрела в русскую парикмахерскую. Обстановка в зале совершенно не соответствовала статусу заведения. Внутри царили пыль и запустение. Открытая настежь дверь давала возможность свободно залетать отцветшим вялым бугенвиллеям, земляной крошке и собачьей шерсти. Ей даже показалось, что под креслом валялся сухой синий мордовник с дважды надрезанными листьями, каким-то чудом занесенный из пустыни Арава.
В углу стояла тумбочка, по-видимому, для продуктов, с дверцами, испачканными чем-то бурым и, по всей вероятности, липким. Расчески валялись с ворохом сальных, седых и черных волос. Два разорванных до поролона кресла. Хозяйственные сумки на полу и советский кассетный магнитофон на полке. На стойке администратора – газеты и журналы за прошлые годы. Или, может быть, они были свежими, просто совершенно выцветшими под мощным солнцем. На полу возле маникюрного столика – ватные шарики с пятнами кораллового лака.