Хамза
Шрифт:
И вот теперь здесь, в Самарканде, Алчинбек вспомнил о нём.
Для кого? Для этих подонков Шавката и Урфона?
Заместитель народного комиссара просвещения стоял около своего стола бледный, опустив глаза.
Хамза подошёл вплотную.
– Эх ты, друг юности!..
– дрогнувшим от волнения голосом сказал Хамза.
– Ты предал нашу молодость... Но не только этим словом...
Казалось, ещё ни разу в жизни не испытывал он такой сквозной, такой саднящей боли души, опоясавшей всю грудь, горло, ключицы, руки, ноги...
– Ты продал свою
– Ты сам предал нашу нацию!
– вспыхнул Алчинбек.
– Наш народ, нашу землю!..
– Ты думаешь, я никогда не думал о том, кто продал Зубейду Садыкджану?!
– Глаза Хамзы заволакивало холодное, неостановимое, неуправляемое бешенство.
– Ты думаешь, я никогда не думал о том, почему ты оказался в день смерти моей матери в доме моего отца?!.. Ты думаешь, я никогда не думал о том, почему ты не явился на маёвку в Ширин-сай?!.. Мне страшно было думать обо всём этом, потому что, если бы я нашёл доказательства, если бы хоть одна моя мысль подтвердилась, я должен был бы задушить своими собственными руками сначала тебя, а потом и себя...
Алчинбек неожиданно улыбнулся.
– За эти слова, - кривя рот улыбкой, сказал он, - ты отдашь партийный билет...
– Не пугай меня... Мне нечего бояться... Моя совесть чиста... Бояться должны вы с Шавкатом... Это вы готовы продать землю наших отцов англичанам, туркам или всё равно кому... Ты всю жизнь хотел стать слугой британских хозяев - для этого и учил свой английский язык...
– Отдашь партбилет, Хамза, отдашь...
– Не отдам! Я предан земле, на которой родился... Я воевал, я боролся за неё, я открывал школы для детей народа... Всю свою жизнь я служил народу, как мог. А ты всегда был фальшивым революционером, Алчинбек... В своей пьесе "Хивинская революция" я сорвал маску с таких революционеров, как ты...
– Отдашь партбилет, отдашь...
– Ты заполз в революцию и партию, как змея, Алчинбек!.. Ты окружил себя говорящими насекомыми вроде этого обмылка Урфона...
– Негодяй!
– завопил Урфон.
– Я вызову тебя на дуэль!
– Ты всегда был только блюдолизом Садыкджана, господин заместитель народного комиссара!.. А сейчас своим красноречием пускаешь пыль в глаза Советской власти.
– Это ты пускаешь пыль в глаза своими пьесками, комедиант несчастный!.. Я, я, я, а не ты помог Советской власти отыскать последние сокровища Садыкджана!..
– Ты просто сдал в банк драгоценности Шахзоды, жены Садыкджана, которые украл у неё, когда был её любовником!.. Ты показал себя бескорыстным ягнёнком, и тебя назначили в Фергану... А на самом деле ты просто купил эту должность!..
Лицо Алчинбека исказилось, перекосилось от яростной, неудержимой злобы.
– Я тебя вышвырну из партии за клевету, как щенка!..
– Не любишь правду, господин комиссар?
– И все твои пьесы - это клевета на узбеков! Ты нарочно выводишь на сцену уродов и психов, каковым являешься сам, и выдаёшь их за народные характеры... Ты опозорил республику своими ублюдочными карикатурами
– Вот теперь я слышу голос настоящего Алчинбека Назири... Тебе же нравились мои пьесы ещё десять минут назад, ты же собирался платить мне за них гонорар...
Алчинбек потерял контроль над своими чувствами.
– Вон отсюда!
– заорал он и, схватив рукопись Хамзы, швырнул её на пол.
– И забери свою дешёвую, свою гнусную пачкотню, свою отвратительную писанину!
Этого не ожидал никто, даже Шавкат и Урфон. Это был перебор даже для заместителя народного комиссара. С тревогой следил Шавкат за товарищем Назири, опасаясь, что в порыве гнева тот скажет что-нибудь такое, чего говорить было никак нельзя.
Хамза молча смотрел на рассыпанные по полу страницы своей рукописи.
– Возможно, в моих пьесах и есть недостатки, - тихо сказал он, - но лучше иметь заплаты на халате, чем на совести... А с партией ты меня не разлучишь никогда...
– Разлучу! У меня на тебя целый мешок материалов!
– И запомни, Алчинбек: пока я жив, пока я дышу, тебе не будет на земле покоя. Ни тебе, ни твоей продажной своре... Ни покоя, ни пощады!
Он вышел из здания Наркомпроса. И сразу увидел Зульфизар. Она стояла на противоположной стороне улицы.
– Что ты делаешь здесь?
– удивлённо и хмуро спросил Хамза.
– Вы сказали сегодня утром, что, может быть, зайдёте к Алчинбеку. Я волновалась за вас.
– Он бросил мою рукопись на пол.
– На пол? И вы не взяли её?
– Как видишь.
– Он уничтожит её, как в Коканде полиция!
– Стой! Не ходи туда!..
Но Зульфизар уже перебежала дорогу.
Товарищ Назири, профессор Шавкат и поэт Урфон сидели молча, страницы рукописи белели на полу.
– Вы напрасно сделали это, - выдавил из себя Шавкат.
– Он будет жаловаться. Придётся давать объяснения.
– А, чёрт с ним, пускай жалуется, - махнул рукой Алчинбек.
– У меня больше не хватает на него нервов.
– Если возникнет разговор о драгоценностях Садыкджана, я советую вам...
– Я сам знаю, что мне делать, если возникнет такой разговор, - оборвал Шавката заместитель народного комиссара.
– Зачем вы повторяете эту ересь?
– Когда повторяю я, это ещё полбеды. Хуже будет, когда начнут повторять другие.
– Я чуть было не вызвал его на дуэль, - ни с того ни с сего сказал вдруг Урфон.
– Пе-ре-стань-те па-яс-ни-чать!!!
– взорвался, почти задохнулся истерикой Алчинбек.
– О каких дуэлях вы всё время болтаете здесь? Где вы видели дуэль в Самарканде?
Нервы товарища Назири действительно были на исходе. Его раздражала каждая мелочь.
И в эту минуту распахнулась дверь. На пороге стояла Зульфизар.
До последней секунды не верила она тому, что сказал о рукописи Хамза. Но теперь увидела, что это так, - рукопись валялась на полу. Сердце Зульфизар сжалось. Нагнувшись, она быстро начала собирать страницы.