Хамза

Яшен Камиль Нугманович

– Значит, государственная власть отказывается помочь нам официально ликвидировать зарубежный канал к усыпальнице святого Али?

– Повторяю, это вне наших возможностей.

– Тогда мы ликвидируем его сами.

– Каким образом?

– Дадим приказ по военному округу - закрыть границу для религиозных экскурсантов.

– Паломники начнут скапливаться с той стороны...

– И самые нетерпеливые, которых ждут тут у нас "молиться" с кинжалом в зубах, полезут через границу по горам и ущельям. И попадут в наши руки.

–

Вы взвалите на нас много дополнительной и ненужной работы. Пойдут жалобы, протесты, ноты. Придётся давать объяснения, писать десятки бумаг...

– Но пока на нас не взвалено слишком много ненужной работы. И речь идёт не о бумагах, а о человеческих жизнях.

– Границу потом всё равно придётся открывать для паломников. Дипломаты добьются этого.

– И снова закрыть...

– Что же мы так и будем создавать друг другу дополнительные трудности в работе?

– А у нас, по моим наблюдениям, некоторые организации и работники только этим и занимаются.

– Меня вы, товарищ Пулатов, тоже причисляете к такого рода работникам?

– Вас, товарищ Ахунбабаев, не причисляю. Вы же не дипломат.

– Но как представитель государственной власти невольно разделяю дипломатическую точку зрения.

– Выходит, мы оба правы...

– И в то же время противоречим друг другу...

– Наш разговор, наверное, можно было бы назвать ярким примером ведомственных противоречий. Но это было бы смешно.

– Почему?

– У государственной власти не должно быть противоречий с отдельным ведомством. Интересы государственной власти должны быть всегда выше интересов любого ведомства.

– Наш разговор стоит того, чтобы перенести его в Центральный Комитет партии республики.

– Надеюсь, там будет найдена позиция, которая устроит нас обоих.

– Разумеется, без всяких личных обид и претензий?

– Безусловно.

– А ведь это, пожалуй, хорошо, что в высшей партийной инстанции мы всегда видим высшую форму истины...

– Товарищ Ахунбабаев, у меня к вам последний вопрос.

– Слушаю вас, товарищ Пулатов.

– В своё время к вам поступал сигнал из Шахимардана об усилении религиозной деятельности местных шейхов при гробнице святого Али.

– Да, поступал. Я поручил проверить его заместителю народного комиссара просвещения Алчинбеку Назири.

– Он доложил вам результаты проверки?

– Конечно. Сигнал оказался ложным... То есть не то чтобы совсем ложным, но некоторые вещи были там сильно преувеличены. У меня есть письменные объяснения Назири.

– Я не мог бы познакомиться с этим документом?

– Пожалуйста...

– Кстати, вы слышали о конфликте, который произошёл между Назири и Хамзой?

– Слышал. Они, кажется, уже помирились.

– Меня здесь заинтересовал вот какой момент... Мой старший брат в молодости был другом Хамзы. Он очень много рассказывал мне о нём. И Хамза с детских лет был для меня, если так можно сказать, абсолютным эталоном

верности и преданности коммунистическим идеалам. И, естественно, тот, кто выступал против Хамзы, всегда был для меня и противником коммунистических идеалов... Это, конечно, очень личное обстоятельство, но оно ещё ни разу не подводило меня.

– Я готов взять эту формулу на вооружение, - очень серьёзно сказал Юлдаш Ахунбабаев.

– Сейчас мне стали известны некоторые детали ссоры Хамзы с товарищем Назири, которого я тоже знаю очень давно... И вот теперь благополучные, как вы говорите, объяснения Алчинбека о положении в Шахимардане. А там на самом деле ситуация очень тревожная... Совпадение двух моментов - вражды к Хамзе и ложь о Шахимардане. Интуиция и опыт подсказывают - здесь что-то есть, нужно потянуть за эту нитку... Зная ваше отношение к Хамзе, ставлю вас в известность обо всём этом.

Хамза вернулся в Самарканд.

Дом, в котором они жили с Зульфизар до отъезда, стоял с закрытыми ставнями. Но розы перед окнами цвели всё так же ярко и молодо.

Зульфизар, войдя во двор, наклонилась и сорвала большой красный бутон. Медленно поднесла его к лицу. Волна аромата коснулась ноздрей молодой женщины - они вздрогнули. Упали вниз ресницы, томно сузились глаза.

Хамза наблюдал за женой. И движения её ресниц вдруг передали ему на расстоянии пряный запах нежных лепестков. Он "услышал" розу.

И мгновенно возникла мелодия - ещё далёкая, слабая, еле различимая, но уже единственная, своя...

Он быстро вошёл в дом, сел к пианино и начал играть. Мелодия ускользала, таяла... он ловил её, любовался ею... она снова исчезала... он находил её и терял, сливался с ней, "видел" её сквозь слабое серебристое сияние, она кружилась перед ним и вокруг него мерцающими красными соцветиями.

Зульфизар открыла ставни. Свет хлынул в окна. Хамза, улыбнувшись свету, продолжал играть. Пальцы как бы сами касались клавиш - без его участия. Он только слушал мелодию, одобряя или не одобряя её.

Он просидел около пианино до самой темноты. И утром, едва рассвело, снова начал играть. Он стосковался по инструменту и опять до вечера не отходил от пианино. Сделал короткий перерыв на обед и снова вернулся. И всё играл, играл, играл...

Так продолжалось несколько дней. Один напев сменял другой.

Мелодии роились в голове и в сердце. Иногда он снимал руки с клавиатуры, а музыка всё звучала и звучала в нём. Слышались торжественные звуки сверкающих на солнце больших золотых труб. Серебристо вскрикивали фанфары. Потом вступали высокие голоса скрипок. Они звали за собой куда-то за облака и выше, выше...

Огромный хор поёт что-то протяжное, возвышенное, оперное.

Мелькают огни, лица, поднятые вверх руки. Бурлит человеческое море перед полицейским участком в кишлаке Катта Авган, где началось восстание мардикеров... Шеренга солдат. Залп! Удары литавр, глухой рокот барабана... Падают убитые и раненые.