Хан
Шрифт:
Хан же продолжал сидеть не шелохнувшись, не обращая внимания на девушку и ее слова, или того солидного мужчину в другом кресле, который продолжал что-то размеренно говорить. Он душил меня своими черными глазами, забираясь под кожу, сжимая длинными пальцами край подлокотника, и походил скорее на идеальную картинку, нежели на живого человека в плоти и крови.
Девушка в золотом платье, нахмурилась, перестав говорить, очевидно, замечая, что нет никакой реакции на ее слова, и пытаясь заглянуть в глаза Хану, подавшись вперед и пробуя отследить траекторию его
Просто изумительно! Я чувствовала себя каким-то сосредоточением абсолютного зла, когда на меня, не моргая, глазели – Рей, Хан, а теперь еще и эта блондинка со злобным взглядом, которая резко выпрямилась, взяв в красивую руку изящный бокал, но не спеша отойти от Хана.
Нет, я не смогу больше находиться здесь, сходя с ума оттого, что все эти девушки на балконе крутились вокруг него, облизывая своими нескромными глазами, а белокурая царица позволяла себе обнимать его за шею, глядя прямо на меня и явно ожидая, когда же я это увижу, еще не понимая, что в отражении моя душа не просто замерла….она медленно и верно погибала.
– Здесь есть туалет? – пробормотала я, старательно отводя глаза от зеркала напротив, даже если продолжала чувствовать взгляд Хана на себе, словно он был со всех сторон.
– Очевидно, что просто обязан быть, – весело хохотнул бармен, кивая куда-то вправо от себя, – прямо по залу до предела, а потом налево под лестницей.
Пролепетав что-то в благодарность, я слезла со стула, заторопившись вперед, быстро, но осторожно пробираясь среди танцующих, чтобы никого случайно не задеть, боясь обернуться и увидеть пронзительный, жадный взгляд на себе, словно все демоны мира неслись за мной попятам.
Да уж…туалет был под стать самому заведению – в нем просто можно было жить!
В просторном помещении стоял даже журнальный столик и два мягких кожаных дивана, не считая двух больших раковин с зеркалами в позолоченных рамах, и рядом кабинок для уединения дам.
К счастью здесь было на удивление пусто, и, влетев, я поспешила к раковине, не в силах пока заставить себя дышать. Сердце больно колотилось, словно в ребрах были иголки, на которые оно натыкалось каждый раз, делая один несмелый удар за другим.
Упираясь руками в холодный мрамор раковины, я горько усмехнулась, прижавшись лбом к холодному зеркалу, но не пытаясь даже посмотреть на себя. Казалось, что словно под моими руками была моя изнанка, вывернутая наружу, когда на черном полотне мрамора проступали сотни золотых жилок, которые переливались в свете десятков приглушенных ламп с потолка. И я была такая же – пропитанная этим чертовом золотом и его чернотой, которая разъедала меня изнутри, больно раня и заставляя глотать слезы.
Вот только было не время и не место для душевных излияний, когда дверь за моей спиной хлопнула, и я поспешно включила воду, дрожащими нервными пальцами, принявшись делать вид, что спокойно мою руки, глядя лишь на тугую упругую струю, жалея, что ее нельзя направить внутрь меня и вымыть все золото да последней капельки.
–
Надо мной возвышалась та самая белокурая девушка, облаченная в золотое короткое платье, гневно поджимая пухлые губы и буквально вгрызаясь в меня своими карими глазами.
– Прошу прощения…
– Не проси! Тебе это не поможет! – зашипела она, расставив ноги и упираясь в округлые бедра сжатыми кулаками, подрагивающая от своей ярости, – Ты думаешь, я не заметила, как ты пялишься на него?!...
Ей-богу, как – будто это делала только я! Да весь клуб, вернее женская его часть не упускала момента, чтобы задрать голову и не полюбоваться на него – отрешенного, холодного и недоступного! Я устало прикрыла глаза, понимая, что вряд ли какие-то мои доводы смогут в данной ситуации дойти до мозга этой девушки, которую буквально раздувало от ревности.
Проблема была в том, что я ее понимала…и наше чувство неприязни было совершенно взаимным, потому что никто не посмел коснуться его, даже среди тех, кто был на балконе, кроме нее…Хотелось утешать себя мыслью о том, что она была всего лишь продолжением стильной и дорогой обстановки ВИП ложи, хотя душа стонала и рычала, отчетливо понимая, что вряд ли Хан дал бы касаться себя так просто той, с кем его не связывало нечто большее.
От этой мысли в глазах буквально заискрило, когда я опустила ресницы, с трудом сдерживая себя от колкости в ответ, понимая, что ничем хорошим это не закончится.
– На меня смотри! – рыкнула девушка, дернувшись ко мне ближе, и я подняла глаза, запрокинув голову, и, глядя на нее, подчеркнуто спокойно и холодно, – Послушай, ты! Хан – мой! Только мой! И если я еще раз увижу, что ты на него смотришь, то…
– То, что?...
Мы вздрогнули одновременно от знакомого томного голоса, в котором как всегда не было и доли эмоций. Мистер Совершенство собственной персоной стоял у закрытой двери, элегантно прислонившись широким плечом к косяку, и засунув одну руку в карман идеальных брюк, словно сошедший со страниц журнала, глядя своими холодными, острыми глазами так ядовито и колко, что я содрогнулась.
Девушка сконфуженно замолчала, глядя на него большими глазами и стоя теперь между мной и Ханом в пол оборота, явно не зная, что сказать.
– Я задал вопрос.
Я поморщилась от ледяной интонации, даже если черная резкая бровь Хана заинтересованно изогнулась, а уголок чувственных губ чуть изогнулся в усмешке, отчего на правой щеке тут же показалась его очаровательная ямочка. Нет, в нем не было и доли лукавости или игривости. И я надеялась, что эта девушка знает его достаточно хорошо, чтобы увидеть это и понять, насколько опасно сейчас говорить что-то лишнее. В черных глазах была такая стальная ярость, что хотелось спрятаться в одной из кабинок, притворившись мертвой, больной и обездоленной одновременно.