Ханский ярлык
Шрифт:
Воротившись в шатёр и отужинав поджаренной на костре дичиной, Дмитрий Михайлович сам стал готовить себе ложе.
— Давай я, князь, — вызвался кормилец Семён.
— Отстань, я сам.
Положив на землю потник, а в головах седло, как это делал когда-то его легендарный пращур князь Святослав, Дмитрий лёг, даже не отстегнув меча. Укрылся своим корзном.
Пряча в бороде усмешку, Александр Маркович посоветовал:
— Снял бы бахтерец, Дмитрий Михайлович, железки ночью холодить будут.
— А ну налетят
— Ну хошь меч отстегни. А то ить он тебе переворачиваться не даст.
Ничего не ответил Дмитрий Михайлович, но уже в темноте, когда погасили свечу, слышно было, как под корзном у него щёлкнула застёжка. Отстегнул. И поскольку догадывался, что оба пестуна слышали этот звук, молвил умиротворённо:
— Ничего. Всё равно пусть рядом лежит. А ну налетят?
Однако никто не налетел. Новгородцы на той стороне тоже дрыхли без задних ног, лишь на берегу бодрствовали их дозорные, следили за противоположным берегом.
К рассвету, когда сильно захолодало, и те и другие спустились к самой воде, над которой курился реденький туман. По притихшей зеркальной воде даже лёгкий кашель за версту слышно было.
— Кака холера вас сюда принесла? — спросили с правого берега.
— А вас? — спросили с левого.
— Мы-то дома. А вы?
— А мы к вам в гости, — загыгыкали славяне.
— В гости с мечами не ходют.
— А вы так что, с медами явились?
— Мы свою землю оборонить.
— А кому она нужна, ваша земля. У нас своей по ноздри хватает.
Так переговаривались вполголоса дозорные через чуткую реку. Сначала вроде с подковырками, а потом и вполне дружелюбно:
— А почём у вас хлеб?
— По ногате.
— Что по ногате? Кадь? Воз?
— Калач.
— Ёш вашу под микитки! У нас впятеро дороже.
— Неужто?
— Ужто, брат, ужто. Инда за каравай и полугривну запрашивают.
— Да, недёшев хлебушко, недёшев.
— Вам чё обижаться-то, у вас — дармовой.
— Ничего себе «дармовой». Ране-то за ногатку я мог пять калачей взять. А ныне?
— Во, цуканы, они ещё и обижаются.
— А ты чё обзываешься?
— Эт я любя.
— Я ж тебя любя не дражню гущеедом.
— Эх, братец, я б ныне за эту ячменную гущу-то, кажись, полжизни отдал.
— Дык вы чё, робята, и впрямь на голодное брюхо? В походе-то? Вы ж тоже чё-то варили днесь.
— Варили, брат, варили сочиво. В нём крупинка за крупинкой гонялись с дубинкой.
— Эх, бедные вы бедные, робята. Жалко вас.
— Ты б лепш калачом пожалел, — вздохнули на левом.
— А как?
— А кинь нам.
— Та я ж не докину и до серёдки.
— Ты кинь, мы пымаем.
На правом меж собой заговорили:
— А что, робята, може, кинуть? А?
— Ты что? Ну кинешь шагов за двадцать —
— Ну просят люди.
— Да смехом они, а ты и вправду поверил.
На левом вникли в спор супротивного берега, подали тут же голос:
— Какой смех, ребята? Вон Дёмка раздевается и плыть будет.
— Дёмка, дуй вверх, а то снесёт тя.
Славянин голяком побежал по кромке берега вверх, там, покрякивая, вошёл в холодную воду и поплыл к правому берегу. Его сносило течением, но рассчитал точно. Приблизился как раз в том месте, где стоял тверяк с калачом. Размахнувшись, он кинул калач и плюхнулся в воду. Новгородец подплыл, махнул тверичанину рукой благодарно:
— Спаси Бог вас, ребята.
Затем ухватил зубами калач и поплыл на левый свой берег.
Днём Дмитрий Михайлович разослал вверх и вниз по реке разведчиков с велением найти лодьи и гнать их сюда. На удивлённый взгляд Александра Марковича пояснил:
— Для переправы. Наберём с сотню лодий — сможем внезапно напасть на них.
— Внезапно не получится, Дмитрий. Мы ж у них на виду.
— Всё равно надо на чём-то переправляться.
— Хорошо. Представь, они переправляются сюда и нападают на нас. Что мы станем делать?
— Да мы их из воды не выпустим, сбросим назад.
— Вот и они нас так же. Ещё на воде стрелами и копьями перебьют.
Князь поджал недовольно губы, наморщил лоб, что-то соображая. Наконец спросил:
— Что ж тогда делать?
— Ждать. Кто первый начнёт переправляться, тот и проиграет рать.
— Ну да! А Ярослав тогда на Днепре под Лобичем первым стал переправляться и побил Святополка.
— Там сторожа прозевали переправу Ярослава. Точнее, проспали.
Князь рассчитывал на сотню лодий, а пригнали всего три. Одну даже с «козой» на носу, видимо приготовленную хозяином для лучения рыбы [197] . На дне и острога лежала.
197
Лучение рыбы — лучить рыбу, бить острогой ночью при лучинном огне (на носу лодки ставится коза, род жаровни, и на ней разводится огонёк).
— Всё. Будем с рыбой, — радовались тверичане.
И уже в следующую ночь отправились лучить рыбу, запасшись нарубленным сушняком, натащенным из леса.
Новгородцы, видя такое дело, тоже возгорелись ходить с лучом. Для этого им не хватало малого — лодьи. Поэтому, начав зоревой разговор над тихой водой, славяне попросили:
— Ребята, уступите нам лодейку.
— Зачем?
— А с лучом походить, нам же тоже рыбки хочется.
— А острогу где возьмёте?
— Копьё приспособим. Лодейки вот нет.